В понедельник утром в кабинет Назарова, опираясь на костыли, вошел Бурцев и сказал:
— Звонили из Климовки. Они направили запрос по поводу реконструкции запани. Ко мне их письмо не поступило. Может, оно у вас, Григорий Иванович?
— Я передал его Гридневу. Он ответит им.
— Почему Гриднев?
— Добросовестный человек и опытный инженер.
Лицо Бурцева мгновенно зарделось. Он подошел ближе к столу, шумно ударяя костылями о блестящий паркетный пол.
— Я здесь главный инженер. Мне надлежит решать этот вопрос.
— Теоретически все правильно, — сказал Назаров и неожиданно спросил: — Неужели вас не интересует суд над Щербаком?
— Я достаточно информирован о ходе процесса.
— Информированы? — нараспев повторил Назаров. — Очень удобное слово: информирован.
— Я пришел по делу и прошу ответить на мой вопрос.
— Не понимаю, — Назаров горестно покачал головой, — чего у вас больше: подлости или наивности?
— Вы не имеете права так разговаривать со мной!
— Все это пустое, Юрий Павлович. Вы не подумали, что сплавщики больше не поверят вам, ни за что не поверят? Они ведь тоже информированы. А если хотите знать всю правду, то мне звонил начальник Климовской запани и просил решить вопрос помимо вас.
— Грязная склока! Вы задались целью скомпрометировать меня и подтасовываете факты.
— Заблуждаетесь, Юрий Павлович. Вспомните Щербака. В Сосновке случилась не только авария. Там рухнул ваш авторитет.
— Неправда! — воскликнул Бурцев и зачем-то взмахнул костылем, словно искал защиту. — Когда я приехал в Сосновку, на запани было явное предаварийное положение. Я выбрал наиболее радикальную спасительную меру. Щербак согласился с ней. Почему вы не допускаете, что могла произойти ошибка, от которой никто не застрахован, и поэтому оправданный риск не уберег запань?
— Допускаю. В том-то и дело, что допускаю. Но вы добровольно покинули капитанский мостик. Ваша ответственность исчезла, когда случилась катастрофа. А люди, которые были рядом с вами, попали на скамью подсудимых.
— Не я отдал под суд Щербака. Чего вы добиваетесь?
— Справедливости.
— Вам нужно, чтобы меня осудили?
— Нет! Сами сотворите над собой суд.
— Я достаточно пережил. Но не думаю, чтобы вас это волновало.
— Не обо мне думайте. Совесть свою призовите к ответу. И вспомните в эти минуты конструктора Туполева. Когда один из его самолетов шел на посадку и пилоту не удалось выпустить шасси, а это, как вы догадываетесь, угрожало гибелью многих людей, Туполев первым примчался на аэродром.
— Хорошо, — решительно заявил Бурцев. — Я пойду в суд. И скажу все, что я знаю.
Он цепко ухватился за костыли и вышел из кабинета. Бурцев не сказал Назарову, что у него в кармане лежала повестка в суд. Его вызывали свидетелем по делу Щербака.
В зал вошел Макар Денисович Михеев, старик неопределенного возраста, с морщинистым лицом и гвардейскими усами.
Он первый раз в своей жизни участвовал в судебном процессе и поэтому с нескрываемым любопытством разглядывал зал — познание жизни для него было беспрестанным. Особенно Михеева поразили судейские кресла, высокие, массивные, украшенные строгим орнаментом. А кресло Марии Градовой венчалось полукружьем, на котором виднелся герб, искусно сработанный резчиком по дереву.
В былые времена Макар Денисович тоже увлекался резьбой. Кое-что даже сейчас осталось: наличники на окнах, крылечный навес…
— Сколько километров от вашего водомерного поста до запани? — спросила Градова свидетеля.
— Кругленько — пятьдесят километров.
— Сколько раз в день вы производите замеры уровня воды?
— Два. В восемь утра и в восемь вечера. Вроде симметрии, — отозвался Михеев. Он любил разные ученые слова и свято был убежден, что мог толковать с людьми на любые темы. А если чего и не знал Макар Денисович — хитростью брал. Пойди потом разберись, где он прав, а где нет.
— Вы сделали замер. Что происходит дальше?
— Беру журнал водомерных наблюдений и пищу, к примеру, три метра или три двадцать. Между прочим, пишу чернилами, карандаш-то, он блеклый — не пользуюсь.
— Дальше что? — по-деловому перебила судья, почувствовав привязанность свидетеля к разговорам.
— Записал аккуратненько, значит, и звоню в контору, на запань. Докладываю по форме: Вербинский водомерный пост в восемь часов утра — три метра.
— Что еще входит в круг ваших обязанностей?