Дмитрий Николаевич вышел из машины.
— Вам синяя полуторка не встречалась? — Лейтенант торопливо козырнул, оглядывая Ярцева.
— Вроде бы нет.
— По шоссе ехали?
— У развилки я выходил. Спускался к берегу.
— Значит, не видели?
И, не договорив, лейтенант рванул с места мотоцикл.
Дмитрий Николаевич еще долго смотрел ему вслед. Но в лесном солнечном коридоре было пусто, только доносился треск удаляющегося мотоцикла.
Хромов не просто обрадовался приезду Дмитрия Николаевича, он был счастлив.
Позавчера, отправляя из райцентра телеграмму, он написал:
«Ледоход в разгаре. Не прозевайте».
И хотя Хромов не был уверен, что дела позволят профессору приехать, он все же сходил в сельмаг и купил бутылку шампанского, что завезли еще к Новому году, буханку ноздреватого и пахучего хлеба, который Дмитрий Николаевич предпочитал пирогам и ел, запивая холодным молоком. Целую кринку выпивал.
Продавщица сразу догадалась, кого ждет Хромов, и с хлопотливым интересом спросила:
— Водку пить твой профессор не научился?
— Ты зубы не скаль, граммофон с языком. Вот.
Хромов вышел, хлопнув дверью.
За обедом говорили о житье-бытье, но Хромов больше рассказывал про дочь Аленку. Нынешним летом она закончит институт и поедет учительствовать на Дальний Восток.
— Распределили?
— Сама напросилась. Есть у нее моряк-пограничник. К нему решила податься. Вот.
— А вам бы хотелось, чтоб здесь была, рядом с папашей?
Хромов вздохнул:
— Сами знаете, настрадалась она. Не хочу теперь приневоливать. А вот Глаша не отпустила бы… — Он смолк, притих, словно пожалел, что вырвались слова о жене.
Спать легли рано, едва засмеркалось и потянуло вечерней свежестью.
Ночью Дмитрию Николаевичу снился сон: собирал он грибы, белые, боровички, всем грибам полковники. Набрал полные ведра, а вокруг грибов — тьма-тьмущая, хоть коси, только класть некуда. Кричит он, зовет Хромова, а того нет — пропал. Один-одинешенек Ярцев в лесу.
Утром за завтраком профессор сказал:
— Сон привиделся мне: грибы собирал. Это что, к болезни?
— К дороге.
— Значит, пора…
Хромов прищурил глаз, ухмыльнулся.
— В бога вы не верите, — сказал он. — Не положено ученому человеку, А сны признаете, В который раз про них спрашиваете. Это как понимать, Дмитрий Николаевич?
— Очень просто, Афанасий Мироныч: много еще неизвестного, неразгаданного. А знать-то хочется все. Есть такая жадность…
— Есть, — охотно согласился бакенщик.
До встречи Ярцева с Крапивкой оставалось пять лет.
ГЛАВА ПЯТАЯ
После ночного дежурства к профессору пришла врач Баранова «поговорить о делах».
Войдя в кабинет Ярцева, она предварила разговор настороженным предупреждением: «В нашем коллективе творится что-то страшное. Я не имею права молчать». Безбровое лицо Марии Ивановны слегка покраснело, короткие руки прятались в карманах халата.
— Я вам очень доверяю, Дмитрий Николаевич. — На ее лице истаяла робкая улыбка. — Вас это должно обеспокоить, ибо касается человека, которого вы опекаете.
Дмитрий Николаевич знал, что Мария Ивановна не отличалась тем, что именуется «остротой мысли». Так, рядовой врач. Но особа настырная. Своего не упустит.
— Говорите, — нехотя предложил он.
И Баранова стала рассказывать, как во время ее ночного дежурства Белокуров пожаловался на боль. Она взяла историю его болезни и ознакомилась с ней, чтобы понять, какую помощь следует оказать. Затем вернулась на пост и сделала запись о случившемся. Снова полистав страницы, она обнаружила в записях Ручьевой явную неточность.
— Вопреки установленному порядку Ручьева вносит самовольные исправления в историю болезни летчика Белокурова. Такой уважаемый человек, летчик, заслуживает самого внимательного отношения!
— А другие больные, не летчики, разве не заслуживают? — спросил Дмитрий Николаевич.
— Летчик — это… — Она еще больше зарделась. — Мы должны приложить все силы. А Ручьева нарушает принятую методику!
— Мария Ивановна, пожалуйста, спокойнее.
— Я волнуюсь!
— Тем более. Поберегите себя.
Что-то желчное, кляузное обозначилось в разговоре. Дмитрий Николаевич отвел взгляд. Ему захотелось встать и уйти, но настойчивость Барановой все равно не позволила бы сделать этого.
— Вам, конечно, нужны факты, — продолжала она. — Они есть. Причем неоспоримые! — Баранова вынула из папки историю болезни летчика и, открыв ее на странице, где лежала розовая закладка, почти шепотом сказала: — Дата процедуры не соответствует ангиограмме! Это подлог!