Потом он встал на колени, поцеловал Горьку и поднёс к его шее инъектор. Побыстрей разбудить, чтобы не замёрз.
Ночью мать и отец не спали. Но камера показывала только снег.
Утром отец не выдержал и полетел туда, где оставил Горьку.
Кроме вырванной «с мясом» камеры не нашёл ничего. Но и шкуры, оружия тоже не было.
Тело мальчика могли сожрать падальщики, вроде дьюпов, могли они сжевать и шкуру, и даже костюм. Но зашитый в разгрузку тесак им было всё же не одолеть.
Значит, Горька не погиб, а ушёл сам. Но куда?
Кончилась весна, пролетело бешеным хайбором лето, прошло четыре зимних месяца.
Тёмной полярной ночью, когда никто уже никого не ждал, к воротам Цитадели подошёл человек в накинутой поверх давно разрядившегося термокостюма шкуре. Рядом с ним, то и дело отставая на пару шагов, взрыкивая и дёргая в раздражении хвостом, трусил молодой хайбор.
Человек протянул руку к сигнальному устройству на воротах Цитадели, и хайбор, зарычав, попятился.
Но человек не обернулся на предостерегающий рёв зверя — он решительно надавил на кнопку.
Эберхард. Провинция Суэ
Эберхард уже несколько раз выпрашивался на «Леденящий».
Линнервальд обладал воистину ледяным терпением, но в конце концов не сдержался: вызвал мальчишку, накричал на него.
— Чего ты от меня добиваешься⁈ Локьё нас не примет. Он не будет с тобой говорить!
Регент пытался растолковать воспитаннику, что именно думает о семействе Имэ эрцог Локьё, но Эберхард аргументов не слушал.
Он упёрся глазами в пол и пробовал просверлить таким манером старинный камень родового поместья.
Переждав вспышку гнева регента, он поднял упрямые глаза:
— Тогда отпусти меня одного.
— Ты хочешь, чтобы по тебе открыли стрельбу? — удивился Линнервальд.
— Пусть так, — кивнул парень.
— Белые Амо! Свихнулся?
— Может быть, — легко согласился Эберхард. — Но я знаю, что должен туда лететь.
— Знаешь⁈ — Линнервальд сжал пальцы в кулак. Ему хотелось влепить племяннику пощёчину. Будь они хоть чуть-чуть ближе друг другу… Вот же ташип! Псих! Сумасшедший! — Я запру тебя и приставлю психотехника!
— Это меня не удержит, — покачал головой Эберхард. — Зачем жертвы? Лучше отвези сам. Если Локьё нас не примет, я обещаю — буду вести себя так, как ты скажешь.
— Поклянись!
— Небом и звёздами, пока дыхание паутины порождает наш мир.
Линнервальд с шумом выдохнул и указал на дверь:
— Тогда собирайся!
Локьё. Открытый космос. «Леденящий»
Локьё слишком устал после встречи с Хагеном, чтобы сообразить, кто именно просит визита.
Он что-то буркнул дежурному, уловив в запросе «регент», и только увидев рядом с Линнервальдом мальчишку, выругался вслух.
— Это что? — спросил он грубо. — Зоопарк сгорел, и ты притащил уцелевшего ташипа?
Эберхард не обиделся. Он шагнул вперёд и бесстрашно встретился глазами с эрцогом дома Сапфира.
— Я знаю, что у тебя есть воспитанники, — сказал он тихо. — Капитан хотел, чтобы я стал настоящим эрцогом. Мне больше негде этому научиться. Если ты позволишь мне остаться на «Леденящем», я постараюсь быть благодарным.
Эберхард не пояснил, что за «капитан», но Локьё понял.
Он посмотрел на Линнервальда, потом на мальчишку, всё ещё бледного, но к родовым цветам Аметиста это даже шло. Покачал головой.
Линнервальд демонстративно развёл руками. Мол, так уж вышло.
Локьё закрыл глаза и вызвал в сознании мантру, чтобы не сказать лишнего.
В конце концов…
— Иди в седьмую кают-компанию, — сказал он Эберхарду. — Дежурный тебя проводит. Там перед обедом тусуется вся эта банда. Если сумеешь найти с ними общий язык — тогда и поговорим.
«Банду» племянников Локьё и воспитанников из других домов Содружества, которых эрцог взялся обучать на «Леденящем», возглавлял Лес. Если он примет Эберхарда…
Наследник кивнул и вышел в сопровождении дежурного офицера.
Локьё демонстративно включил экран, вывел на него помещение кают-компании, где мальчишки чесали перед ужином языки, и уселся в кресло, попросив принести напитки.
Линнервальд молча сел рядом. Он не собирался надоедать эрцогу с разговорами, и Локьё закрыл руками лицо, вслушиваясь в мироздание.
Эберхард. Открытый космос. «Леденящий»
Эберхард быстро шёл по белому коридору. Провожатые были ему не нужны, он сам ощущал, куда нужно прийти.
Дежурный топал чуть сзади, привычный к самодурству аристократии. Когда Эберхард остановился возле одной из кают с серебристой табличкой «Кают-компания», дежурный коснулся мембраны, открывая проход, и быстренько удалился.