А осенью происходит чудо: из некоторых партеногенетических яиц развиваются самцы. Достигнув зрелого возраста, они начинают ухаживать за самками и спариваются с ними. Самцы — карлики по сравнению с самками, но на передних усиках у них есть большие крючки, которыми они удерживают самок.
Если самка-дафния размножается партеногенетически, она дает за один раз штук десять маленьких дафний. После спаривания, напротив, откладывается только одно или два яйца. У этих оплодотворенных яиц более плотная оболочка, чем у летних, благодаря чему они способны выдерживать низкие зимние температуры. Как правило, они остаются лежать в выводковой камере. Их называют покоящимися яйцами, или зимними.
За осень и зиму физически слабые дафнии погибают. Но покоящиеся яйца защищены плотной оболочкой, кроме того, они лежат в отделившейся материнской сумке, как в капсуле, поэтому они выживают всегда. Весной из них развиваются только самки. Эти яйца хорошо переносят и замораживание, и высушивание. Водоплавающие птицы и ветер разносят их по водоемам. Такие яйца, как и семена растений, можно хранить в спичечном коробке или в ящике стола. А весной, если опустить их в воду, из них разовьются взрослые дафнии — всегда женского пола. Эти самки снова размножаются партеногенетически и все лето производят только дочерей. И лишь осенью появляются самцы, и тогда происходит обычное спаривание, после чего откладываются зимние яйца.
Октябрь
Последние большие стрекозы зеленого цвета кружат над прудом, необыкновенно красивые в лучах осеннего неяркого солнца. Их легко увидеть. Время года уже не для крылатых, никто больше не бьется и не жужжит в воздухе. Исчезли и пчелы, и бабочки, и мухи-пчеловидки. Одни кузнечики еще стрекочут по вечерам.
Большие стрекозы перенесли первые ночные заморозки. Но их хватит ненадолго. Скоро и они повиснут, слабые и усталые, на листьях ольхи, которая стоит у пруда. Условия изменились: нет больше пищи, наступили холода и дни стали слишком короткими. Кошка только что схватила большую красивую стрекозу и, довольная, играет ею. Птицы тоже с радостью набрасываются на умирающих насекомых.
Эти крупные поздние стрекозы принадлежат к роду Aeschna. Один его вид, Aeschna grandis, — бронзового цвета и с позолоченными крыльями — в некоторых районах страны народ называет «чертовой лошадью», но официального датского названия этот вид не имеет. Большие пятнистые стрекозы вида Aeschna cyanea (представителя этого вида как раз и схватила кошка), которые еще в октябре летают над водой, имеют размах крыльев одиннадцать сантиметров. Их по праву считают самыми крупными насекомыми в Дании. Но в добрые старые времена, несколько сотен миллионов лет назад, когда все живое на Земле имело гигантские размеры, летали стрекозы с размахом крыльев чуть ли не в метр. Этих гигантских стрекоз называют Meganeuron moyni; отпечатки их крыльев нашли в бельгийских угольных месторождениях.
В смерти больших стрекоз заключена какая-то загадка. Нет ничего удивительного в том, что, к примеру, Aescha cyanea гибнет от холода и голода в октябре. Но вот два вида из того же рода — Aeschna isosceles, который водится только в Зеландии и, между прочим, во многих прудах Хиллереда, и Aeschna pratense, широко распространенный в Дании, — погибают в самое неподходящее для этого время, то есть когда еще тепло и вдоволь всякой пищи. Эти стрекозы с таким же строением, анатомией, питанием, привычками, что и у стрекоз других видов, исчезают почему-то в середине лета, хотя окружающие условия, казалось бы, для них идеальны. Их гибель остается пока что необъяснимой.
Стрекозы — создания консервативные. Быть может, сотни миллионов лет назад, в ранний период истории Земли, в ином климате, самым подходящим для смерти был именно июнь. Быть может, Aeschna isosceles и Aeschna pratense настолько консервативны и упрямы, что не желают отказаться от давних обычаев, о которых остальные виды Aeschna уже забыли.
Живут крупные стрекозы пруда по четыре или даже по пять лет, большую часть времени проводя в воде в стадии личинок, или «нимф», летают же они всего месяца три. В это время они спариваются и откладывают яйца. Два короткоживущих вида летают обычно всего несколько недель и откладывают яйца до наступления лета.
Подобное различие в жизненном цикле организмов, имеющих одинаковое строение, одну и ту же пищу и в остальном похожих друг на друга так, что их не отличить, принадлежит к одной из тайн природы. Объяснение, вероятно, следует искать в далеком прошлом, когда были совершенно иные климатические условия. Но обо всем этом можно лишь только догадываться.
Сколько я себя помню, пиявок всегда применяли в лечебных целях. В детстве, когда я жил на Лолание[31], меня послали как-то за пиявками, потому что у моей тети появился нарыв на таком месте, что она не могла сидеть. Аптекарь в Накскове дал мне пиявок в пробирке с водой, и всю длинную дорогу я нес этих мерзких тварей с большой осторожностью. Местная знахарка, не врач, приложила извергов к телу моей тети. Мне великодушно разрешили присутствовать, и я никогда не забуду двух плоских червей, разбухавших, как баварские сосиски, по мере того как опухоль опадала. Потом двух бестий посыпали солью, теткина кровь из них вышла, и они снова приняли нормальную форму. Вероятно, их намеревались снова пустить в дело. Пиявки живут долго, лет пять. Я слышал, что ими пользуются и при флюсах, причем, говорят, действие это оказывает несравненное.
Медицинские пиявки — редкие гости в датских водоемах. Они были завезены из Венгрии и Германии и со временем нашли широкое применение по всей Европе. Так, в середине прошлого столетия только в больницах Лондона использовали семь миллионов пиявок. В некоторых странах были созданы специальные центры по выращиванию пиявок. Но вообще применение их в медицине уходит в далекую старину, чуть ли не к первым векам до нашей эры.
Прокус пиявки — игрекообразный. Ранка кровоточит безостановочно, так как слюна пиявок препятствует свертыванию крови. По той же причине кровь, высосанная пиявкой, остается в ее кишечнике почти восемнадцать месяцев в неизменном, как бы законсервированном состоянии. Поэтому промежутки между приемами пиши у пиявок могут быть очень велики.
К пиявкам принято относиться без симпатий. Многие из тех, кто ведет сумрачное существование в моем пруду, не могут прокусить человеческую кожу, но смотришь на них все равно с неприязнью. Мягкие создания, снабженные присосками и спереди, и сзади, то разбухающие, то опадающие, — конечно, они не могут не вызывать брезгливое чувство. Наблюдая за пиявками в пруду, можно даже разглядеть, как они вытягивают сок из растений, плотно прикрепившись к ним задней присоской. Некоторые виды пиявок — кровососущие, а некоторые, например обычная ложноконская, просто обыкновенные хищники.
Пиявки встречаются разные: коричневые плоские — живут под камнями и среди зарослей растений; хоботные — вонзают свой мускулистый хоботок в бедных зеленых лягушек; улитковые — паразитируют на улитках и облепляют гроздьями несчастных карпов; отвратительные глоточные — извиваются на клювах уток-крякв и гусей (сжимаясь до нитки, они проникают в ротовую полость птиц, сосут кровь, а потом так разбухают, что утка задыхается). Об этих гнусных тварях М. Христенсен написал работу (1939) — при чтении ее бросает то в жар, то в холод.
Но первым о датских пиявках рассказал О. Ф. Мюллер в своем знаменитом труде 1774 года — «Из истории земных и водных червей». После него долгое время никто не занимался отечественными пиявками. Лишь в 1943 году Бойсен Беннике опубликовал сухой и бесстрастный отчет об этих скользких существах. Для классификации пиявок, среди прочих признаков, имеет большое значение количество глаз. Их может быть у пиявок два, а может быть и шесть или восемь. У одного вида глаза находятся на сегменте вокруг заднего присоска.
31
Лолани — один из четырех больших островов Дании; находится между островом Зеландия и побережьем Европы.