Чем, кроме дружбы, встречусь с вашим пылом
На склоне дней, хоть не на склоне лет?
Останусь я царицей чаепитья"...
Берусь за шляпу, тороплю событья
Вникать в услышанное мочи нет.
...Меня найдете в сквере на скамье
Наутро над спортивною колонкой.
В газете пишут о житье-бытье
Актрисы, оказавшейся графиней-англичанкой,
О смерти грека в польском варьете,
О том, что "раскололся" "медвежатник".
Я (как всегда - на высоте)
Сижу-гляжу в чужой курятник.
...Вот разве что шарманка заведет
Усталыми зубцами ариэтту,
И гиацинтами повеет вкривь и вкось,
И всем, чего мне возжелать не довелось...
Есть в этих мыслях правда - или нету?
III
Октябрьская густеет ночь; я снова
На той же лестничной площадке оказался.
Но чувствую себя чуть бестолково
Как будто я сюда заполз, а не забрался.
- Так, значит, за границу? А обратно?
А впрочем, что за ерунда!
Отнюдь не вам давать такие справки.
Учений годы, странствий - где, когда?
Я улыбаюсь: слон в посудной лавке.
- Но, может быть, напишете хотя бы.
Я вспыхиваю, правда, лишь на миг.
Выходит, я ее постиг.
- Я часто размышляла, отчего мы
Друзьями с вами все-таки не стали
(Хоть о конце не думаешь вначале).
А в зеркале - улыбка до ушей.
Двойник? Какое! Клоун, чуть знакомый.
Темна вода; я вспыхнул; гнать взашей.
- Все близкие нам люди без изъятья
Твердили и внушали мне про нас
Про вас и про меня... Нет, не могу понять я.
Так карта выпала, такой нам пробил час.
Но напишите мне - хотя бы раз.
Как знать, возможно, в следующий раз...
Останусь я царицей чаепитья.
А мне бы мало-мальский маскарад
Хоть в пляс пустись для самовыраженья
И станешь пляшущий медведь,
Хоть попугаем, хоть по-обезьяньи,
Подышишь табаком - и зареветь:
А вдруг она однажды, невпопад,
Возьмет - умрет сквозь марь и хмарь заката,
Умрет - а я, с пером в руке замру
И дым над крышей встанет клочковатый;
Замру в письменностольной тишине,
Не зная, мне во зло или к добру,
Не зная, поздно или рановато,
Не зная, мудро или глуповато...
Кто в выигрыше будет - в той стране
(О ней наговорились мы вполне),
Где музыка смолкает виновато?
И стыдно ль улыбнуться будет мне?
Перевод В. Топорова
ПОРТРЕТ ДАМЫ
Ты согрешил, хотя и за границей, да и
блудницы нет уже в живых.
Шекспир, "Мальтийский еврей"
I
В тумане и дыму декабрьского дня
Сама собой готова сцена, как это кажется подчас,
С "Я этот день оставила для вас"
И четырьмя окружьями огня
На потолке от восковых свечей,
И в комнате, похожей на Джульеттову гробницу,
Все приготовлено для недомолвок и речей.
Мы слушали, как ставший знаменитостью поляк
Играл прелюдии, объятый вдохновеньем от
корней
Волос до кончиков ногтей.
"Шопен интимен так,
Что кажется, его душа
Воскреснуть может лишь среди друзей,
Двух или трех, которые едва ли
Притронутся к цветку - к тому, что захватали
Расспросами и болтовней в концертной зале".
- И разговор скользнул и, не спеша,
Поплыл сквозь сожаленья, воздыханья
И скрипок истонченное звучанье,
И сквозь рожков далекий хор
Плыл разговор.
"Вы и не знаете, как много значат для меня они,
Мои друзья, как удивительно, что в жизни
столь нелепой
Все ж удается разыскать средь хлама
(Я не люблю ее, скажу вам прямо...
Вы знали это? Вы не слепы!
Как вы умны!)
Найти такого друга, у кого есть дар,
Кто, обладая, отдает
Богатства, коими живет
Любая дружба. Так важно было вам сказать
все это
Без этих дружб вся жизнь - такой cauchemar!"
И сквозь скрипичный гам
И ариетту
Охрипшего корнета
В моем мозгу звучит тупой там-там,
Бессмысленно долбит прелюдию свою,
Причудливо-бесцветно,
Но эта фальшь - хоть явная по крайней мере.
- Подышим воздухом - глотнем табачную струю,
На памятники бросим взгляд
И новости обсудим все подряд,
Свои часы по городским проверим
И посидим немного за коктейлем.
II
Вот и сирень в разгаре цветенья.
В комнате дамы - ваза с сиренью.
Она говорит и ветку сирени сжимает:
"Вы не знаете, не знаете, право, мой друг,
Что есть жизнь, - вы, кто держит ее в руках".
(Она медленно веточку вертит в руках.)
"Но жизнь ускользает из наших рук,
А молодость жестока и бессердечна
И смеется над тем, чего не замечает".
Я улыбаюсь, конечно,
Не отрываясь от чая.
"И все же в этих апрельских закатах,
Которые напоминают мне как-то
Мою погребенную жизнь и Париж весной,
Я чувствую беспредельный покой
И нахожу, что мир все же прекрасен и юн".
Тот голос все звучит настойчиво-не-в-тон,
Как скрипка с трещиной, сквозь полдень
августовский он:
"И я уверена, что вы всегда
Мои поймете чувства, как ваши я могу понять,
Для вас пустяк другому руку через пропасть
протянуть.
Неуязвимы вы, у вас нет ахиллесовой пяты,
Вы своего добьетесь и скажете тогда,
Что многие не взяли этой высоты.
Но что, мой друг, смогу я вам вернуть,
Что я смогу взамен за это дать?
Лишь дружбу и немного теплоты
Той, кто уже свой завершает путь.
Я буду чаем угощать друзей..."
Я шляпу взял, чтоб малодушно перед ней
Мне не замаливать вины своей.
Пора проститься.
Я по утрам хожу обычно в сквер,
Читаю комиксы, спортивную страницу
Или такое, например:
"Английская графиня на подмостках",
"Убили грека в польском кабаре".
"Еще один грабитель банка пойман".
Меня ошеломить непросто,
Я, как всегда, спокоен,
Вот разве что, когда вдруг фортепьяно
Вновь механически-устало повторяет
Изношенный мотив, а гиацинтов запах пряный
Мне о мечтах других людей напоминает...
А может, это - плод самообмана?
III
Спускается октябрьская ночь, и, как обычно
(Хотя немного не в своей тарелке), я по ступенькам
Лестницы взойдя, за ручку двери вновь берусь
привычно,
И кажется, что вполз наверх на четвереньках.
"Итак, вы собрались поехать за границу.
Когда вернетесь? Нет, пустой вопрос
Вы сами это знаете едва ли.
Вы многому смогли б там поучиться.
(Моя улыбка рухнула на антикварные вещицы.)
Хотелось бы, чтоб вы мне написали".
Я не выдерживаю, вспыхнув на мгновенье,
Сбываются мои пред положенья.
"Я часто удивляюсь, отчего мы с вами
(Все наши начинания не ведают конца)
Не стали близкими друзьями".
Такое чувство, словно, улыбаясь, вдруг