Пруссачество и социализм

страсть не может быть заменена ожесточением.

И поборники программы недавнего прошлого

не должны себя обманывать: они потеряют на-

всегда ценную часть рабочего класса и в один

прекрасный день они из вождей великого дви-

жения превратятся в болтливых героев беспо-

рядков в городских предместьях. От великого

до смешного один шаг.

23

V

Такова была великая, рядом поколений возве-

щенная, воспетая и разукрашенная литератур-

ным вымыслом немецкая революция, - зрели-

ще, полное такой убийственной иронии, что не-

обходимо отойти на несколько десятилетий, что-

бы она стала понятной немцу; революция, кото-

рая опрокинула то, к чему она стремилась, и те-

перь сама не знает, чего она хочет.

Если бы из этой грядущей дали созерцать три

революции - почтенную, великолепную и смеш-

ную - то можно было бы сказать следующее: три

наиболее молодых народа Европы стремились

к воплощению трех идеальных форм существова-

ния. Три лозунга определяют их: свобода, равен-

ство, солидарность. Эти формы выявляются в по-

литических институтах либерального парламен-

таризма, социальной демократии и авторитарно-

го социализма, которые кажутся чем-то новым,

в действительности же являются лишь внешни-

ми проявлениями неизменного жизненного укла-

да этих народов, свойственного исключительно

каждому из них в отдельности и не передаваемо-

го другому.

Революции древности представляют собой

лишь попытки достижения такого жизненного

положения, при котором становится вообще воз-

можным спокойное, в самом себе сосредоточен-

ное существование. Несмотря на страстность

внешних проявлений, все они имеют оборони-

тельный характер. Начиная с Клеона^ и до

Спартака^ думали лишь о потребностях данного

24

момента, и никто не пытался создавать общий

новый порядок античного жизненного строя. Все

же три великие революции Европы ставят во-

прос о власти: должна ли воля личности подчи-

ниться коллективной воле или наоборот? И при

этом каждый из трех западных народов твердо

намерен всему свету навязать свое решение.

Английский инстинкт привел к решению:

власть принадлежит личности. Свободная борь-

ба индивидуальностей, торжество сильного, ли-

берализм, неравенство. Не нужно больше госу-

дарства. Если каждый борется за себя, то в по-

следнем итоге это идет на пользу всем.

Французский инстинкт решает: власть не

принадлежит никому. Никакого подчинения и,

следовательно, никакого порядка. Не государст-

во, а ничто: равенство всех, идеальный анар-

хизм, на практике (1799, 1851,1871,1918) жиз-

неспособность целого сохраняется только благо-

даря деспотизму генералов или президентов.

И то и другое называется демократией,

но в совершенно разном значении этого слова.

О классовой борьбе в марксистском смысле

здесь нет и речи. Английская революция, вы-

двинувшая тип независимого, только перед са-

мим собой ответственного частного лица, была

вообще направлена не против сословий, а про-

тив государства. Государство было упразднено,

как в светском, так и в духовном отношении,

на его место стали те преимущества, кото-

рые предоставляло островное положение. Со-

словия существуют и поныне, всеми уважае-

мые, инстинктивно признаваемые и рабочими.

Одна лишь французская революция представ-

25

ляет <борьбу классов>, но не хозяйственных

классов, а различающихся по своему общест-

венному положению групп. Малочисленное со-

словие привилегированных поглощается одно-

родной народной массой - буржуазией.

Немецкая же революция возникла из теории.

Немецкий, точнее, прусский инстинкт гово-

рил: власть принадлежит целому. Отдельное

лицо ему служит. Целое суверенно. Король -

только первый слуга своего государства (Фрид-

рих Великий). Каждому отводится предназна-

ченное ему место. Приказывают и повинуются.

Все это, начиная с XVIII века, и есть авторитар-

ный социализм, по своему существу чуждый

либерализму и антидемократичный, поскольку

речь идет об английском либерализме и фран-