– Ага, – сказал Прокурор. – Только я не понимаю…
– Я ее не неволил, – сказал Буян. – Я ей с лагерей так и отписал: можешь мене не ждать, слово тебе ворочаю.
– Только я не понимаю, – сказал Прокурор, – зачем вы мне это все рассказали?
– Чтоб знали. – Буян поднялся. – Вы ж про ее хотите знать… ну и про мене…
Он ушел, а Прокурор (тогда еще только следователь прокуратуры) долго сидел в кабинете. Наутро он сделал предложение той, которая стала его женой. И когда доктор Шеберстов насмешливо спросил, с чего бы это «достоуважаемый правовед так скоропалительно забыл даму сердца и обзавелся дамой желудка», Прокурор ровным голосом ответил:
– Если вы еще раз позволите себе неуважительный выпад по адресу моей жены, я набью вам морду, доктор Шеберстов.
Он вытянул ящик стола, нащупал конверт, вытряхнул из него сложенный вчетверо листок бумаги – и только тогда догадался включить свет. Эту бумагу ему отдал тогдашний прокурор – астматический старик, даже летом носивший толстое пальто, покроем напоминавшее шинель.
– Вы что-нибудь понимаете? – сердито спросил он, заметив улыбку на лице помощника, пробежавшего глазами заявление. – Я даже не представляю, как к этому относиться.
– Если не возражаете, я возьму это себе.
– И что вы собираетесь делать?
– Ума не приложу. Скорее всего – ничего.
Вернувшись к себе, он перечитал заявление: семнадцать женщин требовали положить конец бесчинствам Буянихи, насылавшей порчу на мужчин, которые ни о чем и ни о ком, кроме как о ней, змее, не могли думать.
Встретив Надю Сергееву, чья подпись под заявлением стояла первой, он напрямик спросил:
– Неужели вы верите во всю эту чушь?
Кажется, он недооценил силу женской ненависти. Смерив его с головы до ног пылающим от негодования взором, Надя процедила сквозь зубы:
– А это как раз неважно, верим или нет. Если вам на это плевать, мы сами займемся этим.