Уловив с находчивостью гения, что ему подвернулся благоприятный случай, он направился к дворцу, решив устроить из того, что с ним несколько минут назад приключилось, развязку сложившегося положения вещей.
Следуя вдоль двойного ряда любопытных зрителей, он направился обратно той же дорогой, какой явился сюда. Раньше, когда он шел сюда, люди были так сильно озабочены, что его никто не заметил. Но сейчас получилось совсем по-другому: покушение, мишенью которого он только что стал и с которым справился с таким великим мужеством, если и не вызвало всеобщей симпатии, то приковало к нему все взгляды.
Любили его или нет, но люди расступались у него на пути и приветствовали его вдогонку.
Не скрывать своего восхищения перед мужественным поступком всегда было хорошей чертой добропорядочных людей.
Вот так и случилось, что г-н фон Бёзеверк мог прочесть на всех лицах если уж не симпатию, то восхищение.
Господину фон Бёзеверку было от пятидесяти до пятидесяти двух лет; он был высок, пропорционально сложен, имел несколько одутловатое лицо, почти лысую голову (только на висках еще виднелись белые волосы) и носил пышные усы. По щеке у него проходил шрам — память о дуэли, случившейся в Гёттингенском университете.
Слух о событии, которое только что произошло, уже докатился до охраны дворца; гвардейцы вышли к самым воротам, чтобы встретить графа (впрочем, он, как человек, носивший мундир полковника ландвера, имел право на проявление по отношению к нему такого уважения). Он изящно раскланялся направо и налево и поднялся по лестнице, что вела в приемные комнаты короля.
Будучи премьер-министром, граф мог входить сюда в любое время, в любой час. Он пожелал воспользоваться этим правом и положил уже руку надверную ручку, однако вперед выступил придверник и сказал:
— Прошу прошения у вашего превосходительства, но в данную минуту никто не вхож к королю.
— Даже я? — спросил граф.
— Даже ваше превосходительство, — кланяясь, ответил придверник.
Граф шагнул назад, покусывая губу, что можно было свободно принять за улыбку, но что конечно же никак ею не было.
Затем он принялся разглядывать, при этом решительно ничего не видя, большую картину с морским пейзажем, украшавшую прихожую; ее огромная позолоченная рама богато выделялась на казенных обоях зеленого цвета, которые встречаются во всех королевских кабинетах и канцеляриях.
Через четверть часа ожидания дверь распахнулась; граф услышал шелест атласного платья, живо обернулся и тотчас же склонился перед женщиной сорока — сорока пяти лет, в прошлом удивительной красавицей, остававшейся и поныне все еще красивой.
Может быть, если с пристрастием поискать в «Готском альманахе», там удалось бы обнаружить, что эта женщина была на несколько лет старше того возраста, который мы ей дали, но ведь не напрасно говорят, что у женщины возраст тот, на какой она выглядит, и я не вижу, почему для королев нужно делать исключения.
И в самом деле, эта женщина была королева Мария Луи in Аш уста Km ери на, дочь Карла Фридриха, пел и кого герцога Саксен-Веймарского, известная всей Европе под именем королевы Августы.
Ома была среднего роста, между тем как выглядела скорее высокой. Весь облик ее нельзя было передать иначе как чисто французским выражением: «притягательная женщина».
На левом рукаве ее платья красовалась эмблема женского ордена Королевы Луизы.
Величественно и гордо она прошла мимо министра, поклонилась ему, но, против обычного, без благожелательности.
По дверям, из которых она вышла и в которые затем вошла, граф Эдмунд понял, что королева выходила от короля и возвращалась к себе.
За ней осталась открытой дверь, ведущая в покои короля, и придверник дал понять министру, что ему можно пройти к его величеству.
Граф ждал, когда скроется за дверью прошедшая мимо него королева, и, склонившись в низком поклоне, следил за ней взглядом.
«Да, — размышлял он, — прекрасно знаю, что мне не довелось родиться бароном, но это не помешает мне умереть герцогом».
И он пошел в направлении, указанном придверником.
Лакеи и камергеры, встреченные им на пути в королевские покои, торопливо раскрывали перед ним одну задругой все двери.