Колька, слышавший весь этот разговор, изменил выражение лица с нормального на зверское, после чего высунулся в дверь и прорычал:
– А ну, кто это там, бля, бухтит? Засвети хлебало!
Лысый под его взглядом заметно съежился в размерах.
– А ну ты, сявка, сквозани отсюда на хер! – лениво закончил Колька.
Лысый подобрался и мгновенно исчез. Мы с Колькой переглянулись и рассмеялись.
Прошло еще полчаса, и настала уже моя очередь отпугивать клиентов: на этот раз перед нами предстали два милиционера – каждый с двумя соплями поперек погона – младших сержанта, с ними были две молоденькие девушки классического провинциального типа: круглолицые, с веснушками, пухленькие, белотелые, с толстыми пшеничного цвета косами до пояса, в одинаковых ситцевых сарафанах в горошек; возможно, они были сестры. Манеры у их ухажеров – милиционеров, однако, были точь в точь как у сбежавшего накануне блатного:
– Начальник, выдели нам пару литров вина, у девушки вот, день рождения.
Милиционер явно красовался, желая насладиться властью работника в погонах над простыми смертными, то есть нами, и продемонстрировать это перед своими дамами.
– Вина у нас нет, командир, а ты лучше пойди, угости свою девушку лимонадом, – миролюбиво сказал я. – Она, как мне кажется, еще несовершеннолетняя.
Мусор выпятил вперед челюсть и надулся, как индюк:
– Вот мы сейчас поднимемся в вагон и проверим, чем вы там занимаетесь и сколько у вас имеется вина.
– Вина у нас нет, сказано тебе, – повторил я. – А чтобы проверить это, надо иметь специальное разрешение, которые, извините, сержантам не выдаются. (В отделе БХСС, который нас обыкновенно курировал, как я знал, работают исключительно офицеры).
Второй мент, решив не ударить перед девушками в грязь лицом и заступиться за товарища, тоже стал духариться:
– А ну ты, молдаванская морда, давай слазь с вагона, мы сейчас с тобой быстро разберемся.
– Это кто, бл*я, морда? – грозно говорю я, забирая из рук Кольки игрушечный револьвер. – Да я тебя убью, падла! – И нацеливаю его на мусоров.
Менты, увидев ствол, на мгновенье опешили, затем один из них, метнувшись вдоль вагона, прыгнул под него «рыбкой», а второй, петляя как заяц, падая и кувыркаясь через каждые десять шагов, рванул наискось через пустырь, на котором наши вагоны располагались.
И только их подруги, две милые пухленькие девушки, сиротливо прижимаясь друг к дружке, остались стоять у дверей вагона.
– Стой, б*я! – кричал я ментам вдогонку. – Стой, стой мусор, стрелять буду!
– Да! – восхищенно качал головой Колька, провожая убегающих ментов взглядом. – Спортивные ребята. Хорошо их в милиции готовят.
– Девчонки, – обратился я к девушкам, – поверьте, мы бы вас с удовольствием угостили, да извините, сегодня нечем, вы уж оставьте адресок, мы как-нибудь в другой раз заедем.
Девушки, не сказав ни слова и взявшись за руки, неторопливо отправились на поиски своих горе-ухажеров, а Коля отобрал у меня пистолет и со словами «ну все, хватит людей пугать», спрятал его подальше.
Мы ожидали, что после моей дурашливой шутки с пистолетом к нашему вагону вот-вот заявятся несколько десятков настоящих ментов с автоматами, и станут вагон окружать, а то и вовсе брать штурмом (в те времена в Союзе именно так реагировали на появление боевого оружия в руках гражданских лиц), но ничего подобного не произошло – стыдно, наверное, было защитникам правопорядка идти в свой РОВД и рассказывать, как все было на самом деле, вот и замолчали парни эту позорную для них историю.
На следующее утро жадный до халявы сцепщик опять не пожелал ставить наши вагоны в состав, пришлось взамен вина подарить ему два набора стаканов, произведенных тут же, в городе Калинин, и купленных нами в качестве сувениров, после чего мы наконец-то тронулись в путь. А еще спустя сутки мы в составе товарного поезда, обогнув Москву, устремились прямиком на запад и каждый перестук колес, казалось, шептал нам в уши: «В Молдавию, в Молдавию, домой в Молдавию».
В дороге мы по нескольку раз в день баловались чайком и кефиром, а по ночам, раз в сутки, выбирались из вагона и заходили в станционные столовые, где, рассчитываясь московскими и калининскими сувенирами, отдаваемыми тамошним кассиршам за бесценок, обедали. Их при этом еще и уговаривать приходилось, объяснять, что к чему, умолять, чтобы не позволили нам умереть голодной смертью. Когда мы добрались до Жмеринки, у нас уже не осталось ни денег, ни сувениров.
Мы стояли на станции Жмеринка, было что-то около трех ночи, когда в дверь вагона постучали, сначала тихо, потом громче.