— Хм, вижу продумал все — места знакомы тебе, опыт воеводский имеешь. Если войска свои тебе вручу — в растрату напрасную не дашь?
— Не дам, Петр Алексеевич, — Стефан с удивлением посмотрел на царя — такого решения от него не ожидал. — Но я думал, что ты сам командовать полками будешь, и сражение османам дашь.
— Пустое, за славой не гонюсь, — отмахнулся самодержец, и нахмурился. Потом медленно произнес, мысли затаенные выкладывая:
— Сам супротив крымского хана Девлет Гирея с войсками пойду. Потому драгун половину себе возьму, войска потребны, раз Крым решил брать. Надо кончать с этой язвой, от которой одни напасти! Они зимой этой похвалялись что не только до Киева, до Москвы дойдут, как при царях прежних порой бывало. Дань от меня потребовали как в старину, в гордыне своей пребывая! Но что ж — теперь им урок добрый дать надобно!
Голос Петра Алексеевича стал настолько жестким, что даже видавшего виды Стефана проняло до глубины души. Теперь он осознал, почему царь столь жестоко к очаковской орде отнесся — спаслись те, кто успел за Днепр на восточную сторону перебраться, под защиту Девлет Гирея. А вот остальным резню устроили без всякой жалости, причем не сколько русские драгуны, а казаки под началом Самуся и гетмана Скоропадского. Молдаване и запорожцы тоже участвовали в побоище, но намного меньше — главная война шла с оставшимися в Буджаке татарами. Последние попросту бежали целыми кочевьями в Добруджу, охваченные жутким страхом. Ведь остались без защиты ушедшей на левый берег Днепра орды, а рассчитывать на жалость молдован, что двести лет терпели насилие с их стороны, как-то не приходилось. Так что оставили все в кочевьях, от скота до дряхлых стариков, и невольников перебить не успели. Теперь молдаванам, устроившим повсеместное истребление османам, на милость султана рассчитывать не приходилось — борьба будет долгая и кровавая.
И чем она закончится — бог знает!
— Фельдмаршал Шереметьев полки на Перекоп поведет, а я инфантерию на корабли десантом посажу, и со всем Азовским флотом на Керчь отправлюсь. Крепость эту брать надобно, а затем Кафу и города крымские. И бить накрепко, до полного истребления, пока османы с визирем на Дунае борьбой с тобой будут заняты.
Глаза Петра недобро блеснули, в них ледяным крошевом застыла жестокость, даже кровожадность. По щеке пробежал нервный тик, и Стефан испугался — как бы не случился с царем припадок, который видели многие, оставив описания. Но ничего, царь справился с охватившим его волнением, голос снова стал ровным и нарочито негромким. Однако было видно, что нелегко дается это напускное спокойствие.
— Флот у османов с моим почти равный по числу вымпелов, но пушек на турецких кораблях больше. Вот потому и нужен мне «греческий огонь», и ты мне его дашь.
Это был не вопрос или просьба, а утверждение, и Стефан немедленно мотнул головой, соглашаясь, и негромко произнес:
— Несколько бочек отдам, Петр Алексеевич — это все, что у меня пока есть. Но мастера постоянно трудятся, и еще будем в Таганрог бочонки отправлять по мере готовности. Нужно только пустотелые бомбы заполнить смесью — она густая и вязкая, и вставить запальную трубку. В ствол перед выстрелом так вкладывать, чтобы огонь от сгорания пороха воспламенил запал. Если удачно попасть с дистанции до двухсот саженей, то туркам станет весело, особенно если бомба внутри корпуса разгорится — эту дьявольскую смесь практически ничем не потушишь. А если она по палубе разольется, особенно внутри корабельного корпуса — вся команда в пожаре сгорит, если за борт не успеют попрыгать.
— Это хорошо, — буркнул Петр, и внимательно посмотрел на Стефана. Тот правильно понял взгляд.
— Состав в тайне хранится, никто его не выведает. Где делают и из чего — за любопытство смерть на колу положена, и язык с ушами урежут. Как горит эта смесь — ты сам видел.
— Потому и попросил ее у тебя. А теперь послушай, есть у меня к тебе одно предложение, которое тебе по душе придется!
Петр неожиданно фыркнул, и улыбнулся весьма добродушно. И заговорил, а у Стефана от удивления чуть ли глаза не вылезли и рот распахнулся бы на всю ширь, если бы не сдержался.
— Племянницу мою любимую Катерину за тебя замуж решил я отдать, породниться нам с тобою надо. В приданое за ней дам земли орды очаковской, мною захваченные, от Днестра до Буга. А ладно, бери и косу Кинбурнскую впридачу. Так что твоя Бессарабия вдвое больше станет, если не втрое. А земли эти твоим наследникам токмо принадлежать будут, а не брату твоему, царю молдавскому! И только они вправе ими распоряжаться, а ежели кто посягнет на вотчину твою, турки ли, ляхи — сикурс окажу, и полки двину на помощь.