– Конечно, – кивнул Андрей, расслабившись.
Ну вот, лекция на морально-этические темы отменяется, уже хорошо. И этот Лев Яковлевич Юркунс, судя по всему, не сомневается в том, что Андрей Мусатов – сын Олега Петровича Личко и имеет полное право на получение дубликата свидетельства о смерти. Тоже хорошо. Архив сегодня открыт, и это просто прекрасно. Можно считать, что сегодня ему, Андрею Мусатову, повезло, а потому вполне можно ответить на любые вопросы главврача, даже если их будет не два, а больше.
– Вопрос первый: зачем вам свидетельство о смерти? Возникли вопросы с наследством?
– Да бог с вами! – Андрей искренне расхохотался. – Я оформляю визу в США, меня посылают на пять месяцев на стажировку…
– Все-все-все, можете не продолжать, – замахал руками Юркунс. – Вся эта кухня мне прекрасно известна. Множество моих коллег выезжало в Штаты как по частным приглашениям, так и по деловым, и каждый раз начиналась эта безумная морока. От одного из них потребовали свидетельство о разводе с первой женой, с которой он к тому времени уже лет двадцать не жил и находился в четвертом браке. Они чего только не придумают, лишь бы визу не дать, все боятся, что население нашей страны поголовно может эмигрировать в их американский рай. А вы дважды меняли фамилию, так что кажетесь им подозрительным. Тогда мой второй вопрос: как вы пережили тот факт, что ваш отец оказался убийцей-шизофреником?
– Тяжело, – признался Андрей. – Хорошо, что мы в тот момент переезжали на новую квартиру, это здорово отвлекло, да и мама с Костей все время были рядом. Но все равно было тяжело.
– Вы очень страдали?
– Я? – Андрей задумался. – Нет, если честно, то не очень. Я, правда, не знаю, что такое «очень страдать». Мне долгое время казалось, что я какой-то грязный, мама даже обратила внимание, что я стал по три раза в день мыться в душе и торчал в ванной подолгу. Знаете, какое-то странное ощущение грязи на коже, как будто я родился в клоаке и за все эти годы так и не отмылся. Но потом это прошло.
– Это, голубчик мой Андрей Константинович, как раз и называется «очень страдать». У вас начинался невроз. Хорошо, что рядом с вами оказались ваши близкие, которые не допустили до беды. Чем занимается ваша матушка?
– Педагог, преподает в школе английский язык и литературу. Теперь, правда, это уже гимназия.
– А ваш приемный отец?
– Психолог, кандидат наук.
– Ну вот видите, вам просто повезло, что рядом с вами в трудный момент оказались опытные профессионалы, педагог и психолог. Если бы не они, мы бы с вами сейчас вряд ли разговаривали бы.
– Почему? – удивился Мусатов.
– Да потому, что не было бы никакой стажировки в США. Вы просто не сделали бы такую карьеру. Неврозы, голубчик вы мой, штука очень коварная и опасная. Нажить легко, избавиться потом невозможно. Можно приглушить, притушить, добиться стойкой ремиссии, а он в самый неожиданный момент поднимет голову и напакостит. Вы надолго в наши края?
– Да нет, – пожал плечами Андрей, – как только получу свидетельство – сразу назад. А что?
– Мне нужно с вами поговорить, и очень серьезно. Вы могли бы задержаться здесь до завтра?
Время у Мусатова было, он ведь не предполагал, что так легко найдет нужную больницу, и начальство на работе отпустило его на несколько дней. Но зачем ему задерживаться в этой жуткой дыре?
– В принципе, мог бы, – неуверенно ответил он. – Но…
– Я сейчас дам команду, чтобы в архиве подняли документы и выписали вам справку, на основании этой справки ЗАГС даст вам новое свидетельство. Сегодня вы в ЗАГС все равно уже не успеете. Я предлагаю вам переночевать у меня, а завтра вы закончите все свои дела и спокойно уедете.
Перспектива провести ночь у доктора Юркунса показалась Андрею не самой приятной, но ведь гостиница в этой дыре если и есть, то такая, что «мама, не горюй». А может, ее и вовсе нет.
– Здесь есть гостиница? – на всякий случай спросил он.
– Есть, – улыбнулся Лев Яковлевич, – но даже мое скромное жилище на три порядка лучше. И не беспокойтесь, вы меня никоим образом не стесните, я живу один, а места у меня более чем достаточно.
На том и порешили.
Лев Яковлевич Юркунс росточка был совсем небольшого, и когда Андрей это увидел, то страшно удивился, потому что, восседая за рабочим столом в служебном кабинете, доктор производил впечатление человека массивного и крупного. Наверное, играла свою роль спокойная доброжелательность, несуетливость и уверенность, с которой держался пожилой психиатр. Дома же у себя, в небольшой трехкомнатной квартирке, расположенной на четвертом этаже блочной пятиэтажки, он смотрелся маленьким старичком, сухоньким, но живым, энергичным и веселым.
– Располагайтесь, голубчик, – гостеприимно улыбался он, проводя Андрея по всем комнатам. Вот здесь сплю я, а вы можете выбирать между кабинетом и гостиной, в обеих комнатах, как видите, есть большие диваны, они раскладываются, очень удобные. У меня много гостевых мест. Если хотите мой совет, то выбирайте диван в кабинете.
– Почему?
– Вы, голубчик, курите, и курите много. Ужинать и беседовать мы с вами будем в гостиной, зачем же вам потом спать в прокуренном помещении? На улице пока еще очень холодно, так что посидеть с открытыми окнами нам с вами не удастся.
Андрею не терпелось узнать, о чем же хотел поговорить с ним Лев Яковлевич, но Юркунс категорически отказался беседовать «о серьезном» до ужина. Ужин был поистине холостяцким и состоял из отварного картофеля и сосисок, но и того, и другого было много, так что голодным Андрей не остался. Он пытался внести свою лепту в организацию трапезы и все порывался зайти в магазин и купить каких-нибудь продуктов, но Лев Яковлевич запретил ему даже думать об этом.
– В нашем магазине все просроченное или поддельное, эдак и отравиться недолго. Единственное, что можно покупать без опаски, это сосиски, они вполне приличные и наверняка не просроченные, потому что их каждый день привозят и в течение двух часов раскупают, но сосисками у меня и без того холодильник забит, я в основном ими питаюсь.
– Что же вы едите, если магазинные продукты не покупаете? – удивился Андрей.
– Ну как что? Картофель, капусту, свеклу и прочие овощи, это подделать нельзя. Хлеб, само собой, и всякую бакалею, она хоть и низкого качества, потому что поддельная, но отравиться ею невозможно. Иногда езжу в Вологду, запасаюсь консервами, иногда на рынке мясо покупаю. Да много ли мне, старику, надо?
К предусмотрительно захваченной Андреем из Москвы бутылке коньяку Лев Яковлевич отнесся вполне благосклонно, однако, накрывая стол к ужину, рюмки не поставил.
– А коньячок потом, – пояснил он, – под разговор. Картошка и сосиски с коньяком – это моветон, голубчик.
«Да что же это за разговор такой таинственный!» – недоумевал Мусатов, поглощая безвкусные ватные сосиски и сладковатый промороженный картофель. Наверное, ничего особенного доктор Юркунс ему не скажет, просто старику скучно и одиноко, и он воспользовался случаем, чтобы залучить к себе гостя и скоротать вечерок. Ну да ладно, какая, в сущности, разница, все равно ведь ночевать пришлось бы, в ЗАГС Андрей действительно в тот день уже не успевал.
Наконец, дело дошло и до коньяка.
– Скажите, голубчик, – начал неторопливо Лев Яковлевич, – как вы считаете, может опытный врач отличить леченого больного от залеченного здорового?
Вопрос показался Андрею странным и несколько не по адресу.
– Я же ничего в этом не понимаю, Лев Яковлевич, я не врач. А в чем смысл?
– Смысл, голубчик вы мой, в том, что я-то как раз врач, и с большим, позволю себе заметить, опытом. Пятьдесят пять лет в психиатрических лечебницах кое-что да значат. Ваша матушка еще на свет не появилась, а я уже лечил больных. И поверьте мне, я могу отличить больного, которого подвергали лечению, от изначально здорового человека, которого просто-напросто залечили.