Прибор, каналы, энергия — всё это звучало слишком наукообразно, и потому не вызывало доверия. Она ждала, когда Катя и в самом деле начнёт диагностику — станет спрашивать что болит, где, как. И дождалась. Но за чередой «врачебных» вопросов о пищевых привычках, симптомах и самочувствии последовало неожиданное:
— Скажите, тётя Валя, вы гордая?
— Что? — опешила Валентина. — Ну, гордая, да.
— Когда вас обижают, то как реагируете? — продолжала свой «допрос» Катя.
— Обижаюсь — слегка обиделась Валя. — А зачем спрашиваешь?
— Это нужно. Я должна уяснить ваш характер, чтобы подобрать препарат.
— Чтобы удалить камень?
— Если мы с вами всё правильно сделаем, вы станете счастливее, а камня больше не будет. Понимаете, камень — это признак какого-то неблагополучия. А я не лечу признаки, я лечу человека. Помогаю восстановить гармонию.
— Да... гармонию... — отозвалась Валя. — У меня счастья и так целый воз.
— Ну вот и рассказывайте.
— О чём?
— О счастье, о жизни.
— Это долго придётся...
— Вот и начинайте. С начала.
В другое время Валентина не стала бы продолжать такой разговор, бередить лишний раз душу. Но вчерашние беседы с сестрой настроили на иной лад — она погрузилась в прошлое. Напротив сидела Катя, похожая на молодую Марию, знакомая и чужая. И ещё на взрослую Валентинину дочь, которой у неё никогда не было...
Училась Валентина в Москве, хотя девчонке из провинциального городка поступить в столичный ВУЗ нелегко. Но, как пелось в пионерской песне: «Кто хочет, тот добьётся». Валя и красный диплом заработала. А когда вопрос об аспирантуре встал, то вдруг выяснилось:
— Так ты не москвичка?!
— Нет.
— Как же так? А чего пять лет время теряла?!
Сошлись на том, что распределят в ближнее Подмосковье, учителем русского языка и литературы, а там она личную жизнь устроит, и в аспирантуру вернётся. Может, так бы всё и сложилось, и потекла бы судьба совсем иным руслом, но не успела Валя обустроиться на новом месте, как пришла телеграмма от матери: «Срочно приезжай. Тяжело болен отец».
Помчалась к родителям, к тому времени переехавшим в областной центр. Папа был слаб, но самое страшное миновало — эмфизема не рак. Почти счастье... «Курить надо бросить» — сказал врач. Отставной полковник, полвека дымивший, собрал свои коллекционные табаки, и устроил костёр. На радостях.
Так осталась Валентина с родителями. Хоть манила Москва, но и здесь — город большой, а становится ещё больше. Кварталы растут, детишки родятся, учить их надо. Только с женихами у Вали не ладилось. Мужского внимания на её долю хватало, но местные ребята казались ей, сделавшейся за годы обучения «столичной штучкой», простоватыми. Их переполненная сорными словами речь, кругозор, не простиравшийся дальше дружеских гулянок и походов в кино, смешной провинциальный форс... Нет, не могла Валентина считать их ровней. А годы летели...
Судьбу свою встретила Валя на танцах в ДК химзавода. Небольшого роста, с гладко зачёсанными назад, рано начавшими седеть волосами, он в толпе перехватил её взгляд, и больше не выпустил, пока не оказался рядом.
— Александр — сдержанно улыбаясь, представился незнакомец.
— Валентина — отозвалась она холодно.
Нет, не в её вкусе он был. Вале нравились крупные светловолосые парни. Нравилось чувствовать мужскую силу и стать, чтобы притулиться податливой тонкой травинкой, спрятаться на груди. А этот...
Если б не спокойная уверенность глаз, победно блестящих в широкой тени чёрных бровей, если б не мягкие обертона голоса, если бы не движения в танце, полные скрытой энергии... Он вёл её то нежно, то резко, будто вызов бросал.
А ещё, надо же такому случиться, — оказались они одного, московского поля ягодки. И диплом спело-красный, и распределение сам выбирал — хоть вдали от Москвы, зато с двухкомнатной квартирой для себя и для матери. А сколько общих тем для бесед...
Концерты Ван Клиберна, театр на Таганке, романы Хемингуэя, и стихи, стихи...
«Чтоб ты не страдала от пыли дорожной, Чтоб ветер твой след не закрыл,- Любимую, на руки взяв осторожно, На облако я усадил» — смеясь, декламировал Саша, отрывая её от земли. А Валя визжала — какое там облако?! Вдруг уронит!
Стоя у её подъезда, ночью, под звёздами, произносил в торжественной тишине: «Ты - женщина, ты - книга между книг, Ты - свернутый, запечатленный свиток; В его строках и дум и слов избыток, В его листах безумен каждый миг». И так легко, и так трудно было поверить: «Неужели это для меня ...? Обо мне ...?»
Но упорная строфа, встречавшая каждое утро на бетонном заборе, не оставляла выбора: «Хорошая девочка Валя» — и три восклицательных знака.
«Любовь? Не любовь?» — Валентина боялась задумываться, просто чувствовала: есть только Саша, его голос, глаза, руки ...губы ...запах. Светловолосый атлет, о котором мечтала, отошёл вдаль, уступил место невысокому, брюнетистому, но близкому, живому. Сашина отчаянная, почти до надрыва звенящая струнность сделалась ей дороже твердокаменных стен. За стеной можно спрятаться, но любить стену... ?