— Ты проницателен. Однако, я искренен в своих словах. Надеюсь, ты это понимаешь.
— Понимаю.
— Слышал, что ты как бы… женился?
— Обзавёлся супругой, — поправил я Исаева. — После твоего рассказа о Зае и бортнике из Белого озера…
— Извини. Действительно извини. Я тогда думал, что…
— Забыли. Мне не хочется сейчас вспоминать ни тот период, ни… ни прочее.
Жуга кивнул в знак понимания.
— Как зовут супругу? — спросил он.
— Не смеши меня! Ты ведь, думаю, знаешь.
— Ну-у… я для приличия.
— Её зовут Стояна.
— Дети?
— Двое… Мальчик и девочка.
Жуга мягко улыбнулся.
— Это хорошо… очень хорошо… Думаю, все здоровы?
Я кивнул, пристально поглядывая на Исаева. Тот будто бы все понял и натужно заулыбался. Мы безмолвно стояли некоторое время.
— Может, пройдёмся? — спросил Жуга. — Есть разговор.
Я хмыкнул, но согласился. Конечно, тут и дураку станет ясно: Исаеву что-то от меня нужно. Да он, в прочем, не особо это скрывал.
— Часто у вас тут такие происшествия? — кивнул он в сторону плетущихся забияк-матросов.
— Редко… очень редко.
— А вот у нас, в Новограде, теперь подобное не редкость. Стража чуть ли ни по пять раз на дню разнимает драчунов. Горожане стали с опаской ходить на гибберлингский рынок. Не приведи Тенсес поймает вот такая сволочь человека и намнут бока…
— За что?
— За то что якшаешься с гибберлингами. Или с эльфами. Правда, про последних не особо много говорят… Боятся.
— Извини, что-то я не совсем понимаю.
Мы вышли на ту дорогу, что вела в город.
— Мир меняется, — пространно проговорил Исаев. — Меняются и его жители… Кстати, у меня для тебя кое-что есть.
Исаев полез в сумку, висевшую через плечо. Несколько минут он возился в ней, а потом небрежно вытянул свиток и, ухмыляясь, протянул его мне. Было явно видно, что тот был в сумке единственным, а Жуга лишь делал вид, будто там полно бумаг.
— Что это? — грубо спросил я, даже не пытаясь взять протянутый документ, туго перевязанный тесёмкой, на которой красовалась державная печать с орлом.
Исаев некоторое время шел с протянутой рукой, всё так же ухмыляясь, а потом тяжко вздохнул и ответил:
— «Вольная»… от Избора Иверского.
— Что? — не понял я, щурясь, словно от света лучей полуденного солнца.
— Этот год прошёл не зря… и для тебя… твоей судьбы тоже.
— Ещё бы! — бросил я, подразумевая собственные успехи.
— Прошу, не перебивай! — Жуга резко махнул рукой. — Ты много не знаешь, а потому выслушай. Я всё это время провёл в челобитных…
При этих словах глава Сыскного приказа хмыкнул.
— Не пойми превратно… Многое изменилось. Тот мятеж в Орешке не развеялся, будто туман… И не пропал просто так. Его пламя не затухло, хотя мы все здорово наподдали противнику. Однако, потеряв списки…
Жуга вздохнул и как-то печально взглянул на меня.
— Ох, эти списки! Сколько можно было бы избежать…
— Содеянного не воротишь.
— Да… хорошо, что и Избор это понял, — Исаев кисло улыбнулся. — По кабакам да прочим притонам народ шепчется о готовящемся восстании, читают подмётные письма… А в них: призывы к неповиновению, уничтожению и эльфов, и гибберлингов, да и иных «пришлых на наши земли». Ходят разговоры о неком наследнике рода Валиров. Мол, ему суждено вернуть Кании «чистоту и свободу».
— И кто этот наследник?
— Дело тёмное… надо разбираться. В общем…
— В общем, вы хотите меня послать в Темноводье?
— Да, ты верно уловил суть. Избор Иверский согласился на то, чтобы… чтобы…
— Дать «вольную»? — хмыкнул я. — Очень-то надо! После тех…
— А ну тихо! — сердито бросил Жуга. — Я не шутки приехал шутить! Дела серьёзнее, чем ты полагаешь. Вот, — тут Исаев вновь протянул мне свиток, на котором болталась характерная печать Иверского, — это послание к Дормидонту Дюжеву. Он возглавляет защитников Лиги в Погостовой Яме. Парень он исполнительный, но, как по мне, чуть туповатый. А тебе там любая помощь пригодится… А этот Дюжев её окажет.
— Я что-то не понял! А на хрена оно мне? На хрена мне вообще Погостовая Яма? Мне и тут хорошо!
— Да чего ты ерепенишься! — рассерженно говорил Жуга. — Вот что, Бор: ты мне… ты нам нужен. Очень!
Теперь ясно зачем Исаев сюда прибыл. Он шёл, уставясь в землю, и покусывая губы.
— Н-да… н-да… Страна одна, — бормотал глава приказа, — а ощущение такое…
— Ты про что?
— Про Темноводье, про что ещё! Оттуда до столицы рукой подать, а как оказываешься на месте, такое ощущение, словно попал… хер его знает куда!
Исаев недовольно сплюнул на снег. Давно я не видел его в таком скверном расположении духа.
— Вот что, Бор: вы со Стояной можете вернуться в Новоград. Местечко я вам подготовил, будь в том спокоен…
— Куда вернуться? В Новоград?
Жуга улыбнулся.
— Поди не ожидал? Я же сказал, что Избор Иверский пересмотрел твоё… твою… ситуацию. А эльфы обещали предоставить небольшое жилище в их квартале. Они позаботятся о Стояне и твоих детишках. Присмотрят.
— Чего так вдруг? А-а! И этим что-то надо. Верно?
Жуга пожал плечами, но я ощутил фальшь.
— Возможно… Поговоришь с Пьером ди Ардером, тот, может, и прояснит сей момент.
— Новоград… Новоград… Чего ты решил, что я вообще туда хочу вернуться?
— Ох! Тяжёлый ты человек… Вот ответь: чего тут прозябать?
— Ну, не скажи…
— Я серьёзно! Мы убедили Избора Иверского изменить его… его отношение к тебе.
— Ну, да! Скажи ещё, что он даёт мне шанс исправить ситуацию с этими нихазовыми списками!
— Пусть так! Но взамен ты получаешь и дом в Новограде, и хорошее вознаграждение, и вообще… подумай о будущем своей семьи!
Мы остановились.
— Бор, ситуация в Лиге критическая. И это касается каждого… Слышишь? Каждого! В случае чего — плохо будет всем. Не зависимо от того на Новой ты Земле, или в Сиверии, или в Светолесье. Посмотри, что сейчас происходит с обществом, — при этих словах Жуга махнул рукой в сторону порта. — Моральная деградация, разделение народов… Теперь вслух сказать «мы» и подразумевать и людей, и гибберлингов, и эльфов — всё равно, что оскорбить. Нет никакой общности, нет Лиги в широком понимании. Разве ты это не видишь? Эта беда пришла уже и сюда, на Новую Землю.
Глаза Исаева блестели. Лоб покрылся потом.
А я в тот момент подумал, что всё опять складывается один к одному. И Старейшина меня отсылал в Темноводье… А теперь вот Исаеву понадобилась моя помощь.
Наверное, я неисправимый глупец. Однако, взял и согласился.
Потом, добираясь до дома, всё пытался понять и оправдать собственные действия. Говорил же раньше сам себе, что уже устал от подобных приключений, и снова ввязываюсь в какие-то авантюры.
Почему? А?
Наверное, от того, что я чувствовал себя так, будто готов был взорваться изнутри. Сдерживать свои силы… эмоции… даже мысли — не было никакой возможности. Вернее, на это приходилось затрачивать такие колоссальные усилия, словно… словно ты взбираешься вверх по крутой, опасной скале. Оступишься и всё — конец! И всё одно лезешь!
Эх, неудачное сравнение… И вообще!
Мне было стыдно. Да, стыдно. Какой же я отец, коли боюсь своих детей? Именно боюсь… И мало того, мне страшно именно по это причине. Страшно и за самого себя, и за окружающих. Это такой ужас… непередаваемый ужас.
Ох, эти дремлющие неугомонные силы! Кто запер вас в этой человеческой оболочке? Зачем? И как же так получилось?
Н-да… как тяжко порой понять самого себя.
А ведь мне точно помнится, какую радость я испытал, едва увидел своих малышей. Такой радости у меня не было никогда. Да, никогда!
И ещё гордость. Безумную гордость…
В горле тогда застрял ком. Он душил меня, изнутри рвались необычные чувства… Наверное, любви, желания согреть, охранять… беречь…
Эх! Что же поменялось? Откуда этот странный страх? Неужто из-за ответственности? Или боязни оказаться своеобразным слабаком?