Когда человек озабочен только тем, чтобы что-нибудь в себя кинуть, то невозможно насильственное окультуривание, тщетна попытка каких-то духовных инъекций. Народ, лишенный в свое время Бога, не может враз «одуховиться», нет у него для этого данности сейчас. Хотя не стоит употреблять такие мощные категории как «народ», будем говорить — население. Это правильное слово, применительно к нам сегодня.
1991 г.
Природа нашего общественного гнева остается прежней. И совсем неважно, что в иные времена праведный гнев трудящихся тщательно организовывался в многотысячный глас народа, а теперь исходит из каждого сердца, как бы индивидуально. Он и сегодня организованный. Организованный нашим стадным генотипом, нашей невоспитанностью, нашим невежеством, нашим хамством, нашей нетерпимостью, нашей жесткостью. Люди, одержимые манией приговаривать к смертной казни, невменяемы, они слишком любят себя в состоянии гражданственного экстаза, слишком привыкли гневаться по разным поводам. Как тут отказать себе в удовольствии казнить своего вчерашнего кумира?
1990 г.
Ловлю себя на том, что я не имею права высказывать все, что бы мне ни пришло в голову. Ведь я сейчас здесь, в Москве, — в раю по сравнению со многими другими. Им бы я пожелал, наверное, терпения и покоя. И понимания, что у русских все всегда не как у всех, и ничего нового с русским народом не происходит. И еще надо помнить, что бывали времена и похуже. И даже когда тяжело, не бороться, но сопротивляться. Не давая себя сломить.
В русском народе вообще очень сильно женское начало. Мы так доверчивы, так легко очаровываемся, бездумно готовы поверить, что все может чудесным образом перемениться в один день. В восемьдесят пятом так поверили. Я, правда, особых надежд с перестройкой не связывал, поэтому особенных разочарований не испытал. Но по-первости и у меня была эйфория. К счастью, быстро понял, что это несерьезно.
Огромная страна, которая сваривалась так грязно, так неряшливо во всех узлах, просто обречена так же уродливо раздираться. Распадаться со стоном и скрипом.
А рожденные нами и отшлифованные за долгие годы монстры: партаппарат, военно-промышленный комплекс? Неужели они с легкостью отдадут все, за что боролись всю жизнь? Нет, их сопротивление будет долгим и упорным. Но по-другому быть не могло.
1991 г.
У Кушнера есть замечательные строки: «Времена не выбирают. В них живут и умирают». И еще: «Большей пошлости на свете нет, чем плакать и пенять. Будто можно те на эти, как на рынке поменять». А дальше идет перечисление многих-многих страшных бед, которые обрушивались на человечество во все времена. Не было такого, чтобы небеса дарили нашей грешной земле безоблачную жизнь. В этом ключ к пониманию бытия. Абсурд — втащить ушедшее в сегодняшний день. Учиться у прошлого надо, а реанимировать его нельзя.
Однажды мы проснемся в опустевшей стране, и одна одинокая душа, будет сутками бродить по нашим просторам в надежде найти другую душу. Любую, пусть даже далеко не родственную. И, наконец, встретив ее, поймет, что есть гораздо более яркие разновидности счастья, нежели триумфальный разгром политического противника или добытый в очереди кусок колбасы…
1990 г.
О культуре
Очень многое в нас замешано на сопротивлении. Россия без этого никогда не жила: без подвига, без нравственного примера. Это наша боль и наше проклятие. Помните, у Брехта ученики обвиняют Галилея в том, что он сдался: «Несчастна та страна, в которой нет героев». На что умный Галилей отвечает: «Несчастна та страна, которая нуждается в героях». Нигде в мире нет этого бесконечного, нравственного подвига, этого увлечения своей жертвенностью. И это даже не советское, а российское. Хоть это-то было, но и оно уходит.
И интеллигенция чувствует себя не у дел. Замолкли писатели, художники, а взамен явились графоманы, посредственности, деньгоделатели.
Они тогда просыпаются, когда замолкают авторитеты. Помните, у Давида Самойлова: «Вот и все, сомкнули очи гении» и дальше: «Нету их, и все разрешено». Несуетные Белла Ахмадуллина, Булат Окуджава не звучат. Но я верю, что когда-нибудь ту кладовку, в которой сейчас пылится наш кинематограф, наша литература, наше искусство, разроют. И окажется, что здесь, в стране, о которой сказано «так жить нельзя», на сопротивлении создавались прекрасные, обжигающие, удивительные вещи. И это будет замечательная кладовка для Европы.
1992 г.