В нашем государстве не очень-то побудешь инвалидом — не на что. Пять лет я провел, как говорят врачи, ближе к смерти. Я люблю жизнь и не хочу, чтобы ко мне относились с сочувствием и жалостью, как к калеке. Хочу, чтобы меня воспринимали, как нормального человека, хотя понимаю, что это уже трудно сделать. Но сегодня я ближе к жизни. Сейчас я еще не в лучшем виде, но, спасибо Богу, он не отнял у меня разум. Это главное.
Когда я в день своего пятидесятилетия был при смерти, первыми мне позвонили Мария Владимировна Миронова и Зиновий Ефимович Гердт. Люди не моего поколения — кто я им? Зачем звонить? Но они посчитали, что сказать мне добрые слова — их долг.
История моей болезни, неинтересная история. Я сам был бы счастлив, если б мой язык выговорил: «во всем виноваты»… И дальше бы шел список людей, к которым у меня определенное отношение. Сказать же, что я окочурился в результате действий господина мэра и усилий моего коллеги Валерия Золотухина, который пытается выжить своих товарищей из театра, — это много им чести. Я лучше посмертно повешу нескольких собак на нескольких людей, оставлю в ящике письменного стола. А сейчас давать надежды им не хочу. Происходят определенные гадости, огорчения, я нервничаю. Кого в этом винить? Жизнь? Так ведь давно известно — жить вредно, от этого умирают.
Первый раз болезнь дала о себе знать в восьмидесятом году. У меня долго не было на Таганке интересных ролей. И вдруг Любимов предложил сыграть Раскольникова. Но у меня внезапно пропал голос.
Болезнь оказалась запущена до такой степени, что больше медлить было нельзя. Пришлось сделать операцию на голосовых связках. В результате роль Раскольникова уплыла.
Через пару лет Сергей Соловьев пригласил меня сыграть Тригорина в «Чайке». И вот на репетиции сижу я в лодке, произношу монолог… И чувствую: левая нога немеет. Мне нужно выйти из лодки, а нога не шевелится. Я стал ее поднимать руками, а Сережа мне говорит: «Леня, это перебор! Тригорин не такой уж и старый. Ему всего 44». — «Да при чем здесь Тригорин! У меня нога отнялась».
После этого я начал ощущать, как по спине нет-нет да пробежит какой-то холодок. Ощущение не из приятных. Сразу накатывают дурные предчувствия, в голову лезут нехорошие мысли. Я понимал, что надо бы заняться здоровьем, но времени на это у меня никогда не было.
Откровенно говоря, мне эта тема порядком поднадоела. Я недавно был в «Современнике» на премьере своего «Голого короля», кстати сказать, блестяще поставленном Мишей Ефремовым.
И там ко мне и перед началом, и в антракте подходили люди, протягивали программки, просили расписаться, приятно, конечно, не скрою. Но, уходя, каждый непременно желал мне здоровья. Не хочу сказать, что это раздражало, но… Неужели я настолько безнадежно выгляжу? Понимаю, что жизнь берет свое, и мне все труднее с каждым годом выглядеть на тридцать, но зачем же так откровенно намекать на мой полтинник с хвостиком?
В один прекрасный момент, лет примерно шесть назад, мои почки сказали: «Хватит», — и перестали нормально функционировать. А поскольку они слишком за многое отвечают, в моем и без того не очень могучем организме начались сбои. Впервые я тогда узнал, что такое реанимация, услышал в свой адрес страшное слово — «нетранспортабельный».
Врачи буквально с ног сбились, устанавливая диагноз, даже на рак проверили, а потом во всеуслышание торжественно объявили, что оного у меня не обнаружено. Когда, наконец, добрались до почек, было поздно. Спасать оказалось нечего. Да и я к тому времени был уж «хорош»: токсины из организма не выводились, и он практически весь был отравлен. Я не мог даже пальцем самостоятельно пошевелить.
По-видимому, в моем воспаленном мозгу крутилась мысль, что это мой последний шанс на этом свете, и он выдавал рифмованные строчки как машина. Я их просто доводил до ума, чтобы были читабельны, и надиктовывал жене. В таком тандеме мы и сделали «Три апельсина». Я вообще бесконечно благодарен Нине, если бы не она… Когда после почти полуторагодовалого существования на искусственной почке встал вопрос о переводе меня на донорскую, врачи давали гарантию только на 50 процентов, настолько был ослаблен организм. И тогда Нина дала подписку и практически взяла всю ответственность на себя.
Никогда не думал, что выдержу длительный период беспомощности, так как я человек дерганый, импульсивный. Но ошибся. Когда немощь, которую никто не ждал, свалила меня, было, конечно, ощущение безнадежности. Но я приучал себя к мысли, что уходили люди и получше меня, и никто из них не верещал.