Борис Чичибабин
Прямая речь
1946–1950
«Кончусь, останусь жив ли…»
Кончусь, останусь жив ли, —чем зарастет провал?В Игоревом Путивлевыгорела трава.
Школьные коридоры —тихие, не звенят…Красные помидорыкушайте без меня.
Как я дожил до прозыс горькою головой?Вечером на допросыводит меня конвой.
Лестницы, коридоры,хитрые письмена…Красные помидорыкушайте без меня.
1946
Махорка
Меняю хлеб на горькую затяжку,родимый дым приснился и запах.И жить легко, и пропадать нетяжкос курящейся цигаркою в зубах.
Я знал давно, задумчивый и зоркий,что неспроста, простужен и сердит,и в корешках, и в листиках махоркимохнатый дьявол жмется и сидит.
А здесь, среди чахоточного быта,где холод лют, а хижины мокры,все искушенья жизни позабытойдля нас остались в пригоршне махры.
Горсть табаку, газетная полоска —какое счастье проще и полней?И вдруг во рту погаснет папироска,и заскучает воля обо мне.
Один их тех, что «ну давай покурим»,сболтнет, печаль надеждой осквернив,что у ворот задумавшихся тюремнам остаются рады и верны.
А мне и так не жалко и не горько.Я не хочу нечаянных порук.Дымись дотла, душа моя махорка,мой дорогой и ядовитый друг.
1946
Еврейскому народу
Был бы я моложе – не такая б жалость:не на брачном ложе наша кровь смешалась.
Завтракал ты славой, ужинал бедою,слезной и кровавой запивал водою.
«Славу запретите, отнимите кровлю», —сказано при Тите пламенем и кровью.
Отлучилось семя от родного лона.Помутилось племя ветхого Сиона.
Оборвались корни, облетели кроны, —муки гетто, коль не казни да погромы.
Не с того ли Ротшильд, молодой и лютый,лихо заворочал золотой валютой?
Застелила вьюга пеленою хрусткойкомиссаров Духа – цвет Коммуны Русской.
Ничего, что нету надо лбами нимбов, —всех родней поэту те, кто здесь гоним был.
И не в худший день нам под стекло попалаЧаплина с Эйнштейном солнечная пара…
Не родись я Русью, не зовись я Борькой,не водись я с грустью золотой и горькой,
не ночуй в канавах, счастьем обуянный,не войди я навек частью безымянной
в русские трясины, в пажити и в реки, —я б хотел быть сыном матери-еврейки.
1946
Смутное время
По деревням ходят деды,просят медные гроши.С полуночи лезут шведы,с юга – шпыни да шиши.
А в колосьях преют зерна,пахнет кладбищем земля.Поросли травою чернойбеспризорные поля.
На дорогах стынут трупы.Пропадает богатырь.В очарованные трубыТрубит матушка Сибирь.
На Литве звенят гитары.Тула точит топоры.На Дону живут татары.На Москве сидят воры.
Льнет к полячке русый рыцарь.Захмелела голова.На словах ты мастерица,вот на деле какова?..
Не кричит ночами петел,не румянится заря.Человечий пышный пепелгости возят за моря…
Знать, с великого похмельязавязалась канитель:то ли плаха, то ли келья,то ли брачная постель.
То ли к завтрему, быть может,воцарится новый тать…И никто нам не поможет.И не надо помогать.
1947
Битва
В ночном, горячем, спутанном лесу,где хмурый хмель, смола и паутина,вбирая в ноздри беглую красу,летят самцы на брачный поединок.
И вот, чертя смертельные круги,хрипя и пенясь чувственною бурей,рога в рога ударятся враги,и дрогнет мир, обрызган кровью бурой.
И будет битва, яростью равна,шатать стволы, гореть в огромных ранах.И будет ждать, покорная, она,дрожа душой за одного из равных…
В поэзии, как в свадебном лесу,но только тех, кто цельностью означен,земные страсти весело несутв большую жизнь – к паденьям и удачам.
Ну, вот и я сквозь заросли искусствнесусь по строфам шумным и росистымна милый зов, на роковой искус —с великолепным недругом сразиться.
1948
1951–1955
Родной язык
1
Дымом Севера овит,не знаток я чуждых грамот.То ли дело – в уши грянетнаш певучий алфавит.В нем шептать лесным соблазнам,терпким рекам рокотать.Я свечусь, как благодать,каждой буковкой обласкан на родном языке.
~ 1 ~