Снова там, где стоят часы.
В степи притихли даже неугомонные Борька с Олей. Когда Олег предложил отправить их домой, Олька просто вцепилась в рукав Саши, Борька помотал головой и тихо попросил:
— Ну пожалуйста… когда всех выручим…
Олег мысленно вздохнул и чертыхнулся. Ход мыслей Борьки был ясен, как вода того родничка, возле которого они остановились: может, всё-таки, его возьмут «на дело»?
Как же. Если честно, Олег начинал подумывать, что «на дело» не стоит брать даже Артура. Ребята и так получили «по полной», пусть отдыхают, а уж он как-нибудь сам. Один. Не привыкать. Как говорит Князь: «Одна не болит голова, а и болит — так одна…»
Костёр развели, когда начало темнеть — «просто так», чтобы был огонь. Недалеко от родничка расставили высушенные до лёгкой белизны ветви несколько уже совершенно неопознаваемых деревьев — получившиеся из них дрова сгорали быстро, жарким прозрачным пламенем. Неподалёку то и дело стучали колёсами поезда, все начинали вертеть головами, хотя Олег предупредил о здешних фокусах.
Все — кроме Генки.
Его не было слышно и почти не было видно. Сашка держалась с ним ровно, Олька — никак вообще. Артур не замечал так явно, что это само по себе оскорбляло. А Борька начал с того, что наорал на старшего мальчишку, когда тот положил в костёр слишком большую (по мнению Борьки) ветку — а закончил тем, что вылил на колени Генки кружку с горячим чаем.
Тот дёрнулся всем телом, но потом молча стряхнул с хаттских форменных штанов воду и тихо сказал:
— Извините… — и это слово ударило, покоробило Олега.
— За что? — резко спросил Артур. Генка промолчал, а Олег поманил Борьку за собой:
— Пошли ещё дровишек принесём.
— Пошли, — с вызовом отозвался Борька, вставая.
Они отошли к деревцам и стали ломать ветки. Потом Олег тихо сказал:
— Не трогай его. Я не приказываю, я прошу. Он сам мучается, ты ему больнее всё равно не сделаешь. Да и нечестно это — так пытать человека.
— Я пытаю?! — изумился Борька, прижав к себе охапку ветвей. Его синие глазищи буквально брызнули искренним удивлением. — А он не сам себя пытает? И за дело! Он в сто раз сильней меня, а даже по морде не дал сейчас, потому что знает, что за дело получает!
— Борис, — Олег положил руку на плечо Борьке, — вот тебе вопрос: ты меня уважаешь?
Борька сперва засмеялся. Но потом пригляделся к Олегу, посерьёзнел и коротко ответил:
— Да.
— Тогда больше не задевай его.
— Хорошо, — сказал Борька после секундного раздумья, — я не буду.
— Вот и отлично — кивнул Олег. — Пошли ещё у костерка посидим, ага?
— Попроси Артура, чтобы он попросил — пусть Сашка споёт, — Борька посмотрел на свои босые ноги, дёрнул пальцами стебелёк ковыля.
— А сам? — Олегу стало смешно.
— Не, я её стесняюсь, — искренне ответил Борька. — Попросишь? — он поднял голову, локтем убрал со лба рыжие пряди.
— Попрошу, — Олег сдержал улыбку.
И понял неожиданно, что ему самому хочется, чтобы Саша спела…
… — Заболело сердце у меня Среди поля чистого, Расседлаю своего коня Буйного да быстрого. Золотую гриву расчешу Ласковыми гребнями, Воздухом одним с тобой дышу, Друг ты мой серебряный…Шумят вдали поезда — часто, много. Где-то течёт река. Олька спит, укрытая лёгким армейским одеялом — интересно, из чего их делают хатты? Горит костёр, мальчишки сидят возле него, молча сидят…
А Сашка — Сашка поёт…
— Облака над речкою клубят. Помню, в день гороховый Из-под кобылицы взял тебя Жеребенком крохотным. Норовил за палец укусить, Все козлил да взбрыкивал. Понял я тогда: друзьями быть Нам с тобою выпало. И с тех пор стало тесно мне в доме моем И в веселую ночь, и задумчивым днем, И с тех пор стали мне так нужны облака, Стали зорче глаза, стала тверже рука. Не по дням ты рос, а по часам, Ворожён цыганкою. Стала молоком тебе роса, Стала степь полянкою. Помню, как набегаешься всласть Да гулять замаешься, Скачешь как чумной на коновязь Да в пыли валяешься…Борька тихо вздыхает. Он приткнулся к Олегу, голову — на плечо. Смешно и странновато, никогда так не было. Хоть бы родители младшего брата завели, что ли? Олег попытался сам вспомнить, сидел ли так у огня со старшим братом? Сидел, точно так же всё было (не сидел, закричало внутри, не мог сидеть, брат погиб, разбился на мотоцикле на мосту через Воронежское море, ещё до того, как ты родился!!!) Олег сердито сглотнул.
— Ну, а дед мой седой усмехался в усы, Все кричал: «Вот шальной! Весь в отца, сукин сын! Тот был тоже мастак уходить от погонь, От ушей до хвоста весь горел, только тронь!» Никого к себе не подпускал Даже с белым сахаром. Мамку раз до смерти напугал, Охала да ахала: «Ой, смотри, сыночек, пропадешь, С кручи дурнем сброшенный!» Только знал я, что не подведешь Ты меня, хороший мой! Так что, милый, скачи да людей позови, Что-то обруч стальной сильно сердце сдавил! Ну, а будет напрасным далекий твой путь, Ты себя сбереги да меня не забудь![12] * * *