– Господи! – Казачков хохотнул. – Даже тактику продумать не в состоянии, а туда же, в стратеги наладился.
– Какую еще тактику? – возмутился Прибытков.
– А такую! Откуда у Польши столько денег возьмется?
Прибытков, если и смешался, то лишь на секунду.
– Да мы ей на это деньги в долг и дадим! – парировал он. – Под хороший процент. И между прочим, я тебя, Степан Федорович, не перебивал.
– Да, Степа, погоди, – сказал руководитель администрации. – Мы ведь тебя слушали. Давайте-ка будем поспокойнее; мы всего лишь обсуждаем абстрактные, теоретические возможности – просто пытаемся размышлять в разных направлениях. У меня вопрос возникает в связи с распродажей, как ты, Аркадий, выразился, непрофильных активов. – Байбаков посмотрел на экран, где уже демонстрировалась следующая страничка презентации Прибыткова – карта страны с отсеченными от нее регионами. – А что об этом подумает население? Не начнутся беспорядки? Я имею в виду людей, живущих в тех непрофильных регионах, которые надо распродать. Ну, и если взять россиян, которые, наоборот, в профильных регионах останутся, у них тоже может быть разная реакция. Сколько, кстати, процентов земли-то у России после этого будет?
– От суши Земного шара? – спросил Прибытков.
– Нет, от той территории, которая у нас сейчас есть, – сказал руководитель администрации.
– Согласно моему бизнес-плану, надо урезать страну наполовину, как минимум, – ответил советник Прибытков. – Тогда можно будет говорить хоть о какой-то эффективности менеджмента и эффективности отдачи в расчете на единицу площади и на человеко-единицу населения. А что касается мнения граждан… Те, кто обитает на ликвидируемых территориях, они… э-э… на момент отделения оценивать ситуацию не смогут. А те, которые останутся, пусть радуются, что их не вышвырнули. И пусть повышают свою квалификацию и производительность труда! Чтоб их не уволили туда же, куда и первых. Давно уже пора четко строить отношения с подчиненными: не умеешь быть эффективным – пошел вон, лишаем тебя гражданства, другого на твое место пригласим! Сколько, собственно, нам требуется граждан в стране? Тут расчеты очень простые: за основу надо брать тот факт, что Россия не нуждается в населении, превышающем количество работников, которые обслуживают скважины и трубопроводы. Может быть, еще выпуск металла, металлопроката. Ну с оговоркой, что к этому еще плюс – их семьи и те, кто обеспечивает нефтяникам, газовикам и металлопрокатчикам определенный уровень комфортной жизни.
Байбаков понимающе кивал, пока Аркадий Прибытков развивал свою теорию. Затем руководитель администрации президента поднял указательный палец вверх, призывая советника смолкнуть, и сказал:
– Аркадий, давай по порядку; сначала рюмка, потом огурец. Хотя нет, мне интереснее сразу про огурец в данном случае. Что значит: отделяемое население не сможет оценивать ситуацию? Вот это мне вообще не понятно.
– Тут как раз все просто, – ответил Прибытков. – Мы их обработаем на нейрохимическом уровне. Есть, предположим, у нас один специалист в Пущино. Он, допустим, может разработать препарат, я даже называние придумал – кенозин. При добавлении этого кенозина в пищу или в питье отключается способность критического восприятия действительности. Препарат – просто фантастика! Остается только испытать его теперь не только на паре бомжей, а пошире… то есть я имею в виду, если бы такой препарат существовал. Но, как я и сказал, это фантастика.
– В Пущино? – перебил его Байбаков. – Мы же больше не занимаемся разработкой биологического оружия, мы международный договор на эту тему давно уже подписали.
– Ну, естественно, мы такими вещами не занимаемся, – Прибытков, казалось, был оскорблен этим подозрением. – Исследования – чисто теоретические с небольшой долей лабораторных опытов! – могли бы проводиться в рамках разработки антидотов, в качестве противоядия от вражеского биологического оружия – обороняться-то мы имеем право.
Байбаков возражать не стал, кивком давая понять, что такая трактовка его устраивает, и Прибытков продолжил:
– Ну так вот. Кенозин, вернее, его модификацию, можно внедрить, скажем, на стадии зачатия в будущую корову, в ее яйцеклетку или в сперматозоид быка. И у тех граждан, кто попьет потом молока от такой буренки, уровень критического восприятия резко снизится. Хоть и временно, на месяц или два, но все же. А могут быть и другие последствия. Если напрямую в питье, скажем, подмешать кенозин, то в первые час-два после употребления не просто критическое отношение пропадет, но и вообще люди мычать только будут. Станут как мычащие овощи. До конца эффекты кенозина пока не изучены. В смысле их можно еще додумать, ведь мы фантазируем. Но, так или иначе, уже понятно (и это важное преимущество препарата), что его распространение через сельскохозяйственных животных гарантирует, что никакие эксперты позже не раскопают, как все случилось – информация, закодированная в кенозине, может работать на очень тонком уровне.