Овсянников знал что говорил, хотя и не мог не понимать, что как стрелок-радист Кошкарев сегодня все же дал маху. Но кто бы мог с уверенностью сказать, как бы все это обернулось, если бы Кошкарев вдруг и не проглядел этих «мессеров», а, наоборот, обнаружил бы их своевременно и даже успел бы дать по ним очередь (больше одной очереди ему дать, конечно бы, они не позволили), и одного из них — чем черт не шутит, когда бог спит, — даже сбил? «Мессера» ведь тоже не дураки. Во всяком случае, уж расстреливать-то себя безнаказанно они ему наверняка бы не позволили, тем более что сила была на их стороне. Так что это, может, даже еще и к лучшему, что Кошкарев проглядел «мессеров», заметил их с опозданием.
Но на Кошкарева доводы Овсянникова, видать, не подействовали, Кошкарев выслушал Овсянникова с явным недоверием, как если бы тот его разыгрывал, а когда Овсянников смолк, опять упрямо наставил ему на грудь свой острый подбородок и вознамерился было что-то возразить. Но возразить не успел — на стоянку, немилосердно сигналя, словно на аэродроме объявлялась воздушная тревога, подкатили машины-заправщики, и он, безнадежно махнув рукой, понуро потащился вслед за Овсянниковым помогать людям из БАО заправлять самолет, хотя возиться с бензиновыми и масляными шлангами и заправочными пистолетами было не делом экипажа.
А потом на стоянку вернулся Башенин.
Башенин не удивился, когда Овсянников рассказал ему о разговоре с Кошкаревым, только настороженно глянул в его сторону — Кошкарев опять уже успел забраться к себе в кабину и носа оттуда не высовывал — и произнес:
— Ничего, пройдет. Я на его месте тоже бы переживал. Не без этого. Пройдет, — и, чтобы больше не возвращаться к этому разговору, дал знак надевать парашюты и залезать в кабину.
V
Все время, пока самолет Башенина не давал о себе знать, майор Русаков в мрачном раздумье вышагивал по КП и с каким-то ожесточением, словно глотал отраву, курил папиросу за папиросой. Глядя на него, не щадил свои легкие и начальник разведки воздушной армии, тоже дымил с усердием, которого с лихвой хватило бы на двоих. Только в отличие от майора полковник не ходил по КП неприкаянным, а неотрывно сидел за длинным высоким столом, на котором при подготовке к полетам экипажи обычно раскладывали карты, и молча взглядывал из-под опущенных век то на упорно молчавший телефон, стоявший под рукой, то на майора. И терзался мыслью, что майору Русакову, видимо, придется посылать на это задание кого-то еще раз, а может статься, что теперь-то уж майор полетит сам.
Майора раздражали эти его потаенные взгляды — он их читал, как по книге, хотя и старался не смотреть в его сторону, — и еле сдерживал себя, чтобы и в самом деле не дать техникам команду начать готовить к вылету свой самолет.
И вдруг — это сообщение из Стрижей, и майор тут же и складки со лба согнал, и папиросу изо рта выплюнул, словно только что заметил, что она жгла ему губы. А когда самолет приземлился, у майора Русакова уже был такой вид, словно он никогда и не сомневался, что тот мог не вернуться, дать себя сбить. И доклад экипажа о выполнении задания майор тоже выслушал невозмутимо и хмуро, будто ничего особенного в разведывательных данных, как и в возвращении экипажа с задания, он не видел. Лишь когда Башенин под конец добавил, что в последний момент их зажали «мессершмитты» и хотели посадить на свой аэродром, майор позволил себе расширить от удивления глаза, потом не то испытующе, не то с каким-то бессознательным укором посмотрел на полковника, словно тот был причастен к этому событию, и только после заметил, правда, опять все тем же будничным голосом:
— Хлебнули, значит, шилом патоки?
Это была любимая Майорова поговорка.
— Хлебнули, товарищ майор, было дело, — охотно, чтобы не рисоваться, согласился Башенин, кося глазами на Овсянникова с Кошкаревым и этим как бы давая понять майору, что говорит не только от себя лично.
Майора это, видимо, удовлетворило.
— Ну ладно, — уже не так скучно проговорил он. — Хлебнули так хлебнули, чего не бывает. Зато в другой раз будете осторожнее. А сейчас, раз кончилось все благополучно, ступайте обедать. «Боевые сто граммов» вы заработали. — Затем посчитав, что разговор с экипажем на этом закончен, тут же повернулся к начальнику штаба полка, тоже майору по званию, и спросил: — Вы распорядились насчет похорон Куркова? Там все готово? Тогда через час. А то мы с полковником должны успеть в штаб воздушной армии: вызывает командующий.
Что-то вроде удара под дых почувствовал Башенин от этих последних слов командира. Он и думать-то уже перестал за время полета о том, что один из первых самолетов в полку, ходивших утром на задание, привез вместо разведывательных данных мертвое тело как раз этого стрелка-радиста Куркова. Было как-то не до того, не до этого Куркова — от другого голова шла кругом. А тут командир, не дав им перевести дух, напомнил, и от чувства облегчения, что после всего случившегося они снова на своем аэродроме, в привычном кругу друзей, не осталось и следа. А потом, какой теперь мог быть обед, когда через час вместе со всеми надо будет шагать на кладбище, опускать гроб в могилу, теперь и кусок в горло не полезет, даже если и выпить перед этим «боевые сто граммов».