- Глаз прется, - не поворачивая головы от черной плоскости стекла, произнесла Анка-пулеметчица, она же Кухарка, управляющая государством, грея руки о батарею под окном. - С кайфом. Опять подлизываться будет.
- Кайф отобрать, провокатора прогнать, - вынес на обсуждение особого совещания свое предложение Лаврентий Павлович Берия, он же Бугор, Сашка Бугров, он же, в зависимости от настроения, Василий Иванович Чапаев, Тухачевский, Якир, Блюхер и Фрунзе в одном лице. Несмотря на очки с большими диоптриями, Бугор мог верстать кайф на любое число "питухов" с точностью до капли. Вопросительно подняв брови, он оглядел "фракцию", ожидая поддержки.
Их школа располагалась в здании когда-то мужской гимназии недалеко от Курского вокзала. Квадратные колонны в их фойе были увешаны красными стеклянными досками с именами "золотых" выпускников чуть ли не за все годы советской власти. В остальном это была нормальная советская школа, с одной исторической особенностью: до слияния в пятидесятых годах мужских и женских школ здесь учились сыновья ответственных партийных и хозяйственных работников. Понятно, что преподаватели по большинству предметов были мужчины. Не так давно умер директор школы заслуженный учитель РСФСР Владимир Матвеевич Мостовой. Они его запомнили по одному уроку химии, в самом начале девятого класса, - плохо слушали; он внезапно оборвал объяснение и спросил в установившейся тишине:
- Пирожками с дохлыми котятами на Курском торговать собрались? Тогда всем по тройке в аттестат - и с химией покончим!
Директор много болел, а когда умер, то на его похороны пошли по нескольку учеников от классов, чтобы не создавать лишней толкотни - народу и без того пришло немало. На следующий день после похорон первым по расписанию в их классе шел урок физкультуры. Они переоделись, но бегать-прыгать не хотелось, попросили физкультурника рассказать о директоре - их воображение будоражили многочисленные легенды о Мостовом. Правда ли, что передают ребята из поколения в поколение в их школе? А что вы слышали? Много чего. например, история с машинами - было?
И физрук, сухой, темноликий, с золотыми зубами и часами с внутренней стороны запястья, согласился им рассказать. В те незабвенные, веселые времена тотального лицемерия и "всеобщего равенства" детки высокопоставленных папаш приезжали в школу на отцовских персоналках. Мостовой понаблюдал за такой наглой демонстрацией какое-то время, а потом в одно прекрасное утро поставил - все-таки депутат Верховного Совета РСФСРнапротив школы уличного регулировщика. И тот все подкатывающие машины стал заворачивать во двор. Когда там скопилось достаточное количество лимузинов, дворник замкнул школьные ворота, а ключ отнес директору. Их школьный двор напоминал государственный гараж. Начались телефонные звонки. Ответственным папашам пора на работу, а машин нет. И полная неизвестность. Никто не знает, что произошло.
- На все звонки Мостовой отвечал лично, - в глазах у физрука появились лукавые искорки. - Объяснял, что привозить сопляка в школу на служебной машине, когда он, директор, участник войны, имеющий кое-какие заслуги перед государством, добирается городским транспортом, не говоря уж об учителях и остальных учениках, которые все это видят, это безнравственно и антипедагогично. Голоса на том конце телефонного провода беспокоило одно: кто надоумил директора так поступить? Тот отвечал, что все сделано по его личному приказанию. Машины во дворе школы, ворота заперты, дворник куда-то задевал ключи, дубликат ищут. Ключ лежал в левом кармане пиджака темно-синего, двубортного, шевиотового директорского костюма. В четыре часа дня ключи нашлись. Шоферы, остававшиеся при авто, не скрывали своего отношения к происшедшему: "С характером мужик. Долго ему на этом месте не усидеть".
Мостового не тронули. Правда, отношение к школе резко изменилось: из учреждения высшей категории она стала сползать в разряд обычных московских школ, и с тех пор о ней никто и нигде не упоминает. Словно и нет ее в городе.
На "фракцию" эпизод с машинами и вся сцена в кабинете директора произвели неизгладимое впечатление. В тот же день после уроков Женька Ергаков, легкий, невысокий, обладавший яркими актерскими задатками, с измученным лицом и остановившимся взглядом смотрел в пустом классе на разрывавшийся от звонков воображаемый телефонный аппарат, якобы стоявший на столе преподавателя. Резким движением, как в старых кинолентах, он хватал раскаленную трубку и сорванным голосом кричал: "Вы даете себе отчет, чем это может кончиться? Вы это понимаете? Это безнравственно и антипедагогично!" И после паузы: "Пока я директор школы. Вот так! Я отвечаю за все. За все, что в ней происходит! Вот так!" - бросал трубку, тут же хватал снова, куда в полуобморочном состоянии бубнил: "безнравственно и антипедагогично". "Фракция" - разгневанные отцы, рвущие на головах последние волосы - тоже в ускоренном темпе старых фильмов, кричали в свои трубки что-то возмущенное, с соответствующей мимикой, - стоял дикий хохот.
Новым директором стал завуч - Павел Ефимович Кучер. Он и при Мостовом фактически руководил всей жизнью школы, оставив за часто болевшим директором роль некоего исторического экспоната из другой, далекой и неведомой эпохи, где все было как-то иначе, и люди были другие, с идеалами - теперь расхлебываем. Приближался апрель, а там - день рождения В.И. Ленина. Новый директор объявил о проведении общешкольного утренника. Мероприятие планировалось, видимо, как попытка вернуть школе былое расположение руководства, пошатнувшееся за годы донкихотского правления Мостовым.
Поэтом революции - Владимиром Маяковским от их класса выступал Шурик Бугров. Во-первых, рост - третий в школе; во-вторых, бас, который сам Шурик очень любил. Небольшое лицо заплывало алым до корней волос, когда его неокрепший баритон неожиданно давал киксу.
Шурик был командирован "фракцией" не только для участия в самодеятельности, но и с заданием - разузнать тайные замыслы директора. Даже учителя, говоря о предстоящем мероприятии, делали многозначительные лица и замолкали.
После первой репетиции Бугор доложил исполкому, что директор действительно обещает сенсацию, но не колется совершенно. На экстренном заседании исполкома "фракции" было принято решение: на митинг идти полным составом без исключения. Посмотрим, какой сюрприз приготовил их Паша Фимуля.
Все расселись, раздвинулся плюшевый бордовый занавес, и потек обычный школьный утренник. Ближе к финалу вышел монтаж с Бугром. Саня в своих кусках гремел басом, его впалые щеки заплыли бурыми пятнами румянца. Наконец он так рявкнул: "Ленин!" - что дрогнул свет в большой люстре. Зал не без облегчения зааплодировал. Присутствующие не знали, будет ли продолжение, чего ждать дальше. Повисла пауза. От задних рядов кто-то пробежал по проходу к эстраде. Ага, значит, можно двигать на выход. Начали вставать со своих мест. Произошло движение перед занавесом. Они подняли глаза и увидели на сцене... Ленина.
Зал не сговариваясь встал и устроил овацию.
Ильич вышел на середину, привычно заложил большой палец левой руки в пройму жилета, энергичным жестом попросил сесть и с жаром обратился "к собравшейся рабочей и крестьянской молодежи" с известными словами о том, что перед ними благодаря свершившейся социалистической революции открылось небывалое будущее. Но чтобы построить это будущее, им надо учиться, учиться...
После повторных долгих аплодисментов на сцену взошел директор и без обычного подергивания усами с одновременным облизыванием языком верхней губы - его тик в школе постоянно копировали - поблагодарил актера Московского художественного академического театра Смирнова за то, что тот, несмотря на загруженность, пришел к ним в школу. Артист принял букет, раскланялся и выскользнул в дверь - торопился в другие школы.
- Чего ему подлизываться, - утерев капли красного молдавского с подбородка, выдохнул Феликс Эдмундович, высокий блондин с удивительно пропорциональной фигурой - Саша Алексеев, друг Назарова последних школьных лет.
- Из школы не поперли, повезло - Мостовой откинулся.