В пятне фонаря виднелся верх двери из жилой половины избы. С небольшой площадки вели две лесенки: одна - вверх на сеновал, другая - вниз, в коровник. Над жилой частью дома темнел чердак. Никита Владимирович чуть шевельнул фонарь - на чердаке на длинных жердях с одной стороны висело какое-то тряпье, а с другой - вяленые и сушеные продукты: грибы, рыба, копченое мясцо.
- Эй, охотники, - раздался снизу от дверей бодрый голос Николая, заспались! Идете, что ли? А то все косачи разлетятся!
- Идем-идем, а как же! - Назаров воткнул фонарь в сено и стал выбираться из спального мешка. - Андрюх, ты с нами или остаешься? Тогда вставай быстро.
Что-то Николай больно веселый, поддал, что ли, на дорожку, подумал Назаров. Андрей только начал засыпать - он два часа ворочался, переживал свое первое поле: на вечерней зорьке на тяге вместо вальдшнепа подстрелил белку-летягу. Все этот Коля деревенский: "Хоть ее сбей". А она по голому стволу мечется, слышно, как коготками за кору цепляется, не сообразит, что надо на той стороне замереть и переступать, если обходить станут. Местный этот Колька подзуживает: "Городские стрелять не умеют".
Ах, стрелять не умеет, ну ладно же. Андрей выждал, когда белка появилась на его стороне, и шарахнул из одного ствола, шевелится - дал из другого, а она опять что-то там, быстро перезарядил и третий раз долбанулсерым пуховым платком летяга спланировала вдоль ствола и бесшумно легла у основания дерева. Он еще победно посмотрел на Николая - кто стрелять не умеет? Отец подбежал, отругал, сказал, чтобы не вздумал хвалиться ни в деревне, ни в Москве, приказал оставить ее тут же, на пне: кому надо, тому и достанется. Андрей первый раз стрелял из своего ружья- французской двустволки шестнадцатого калибра.
...Это ружье оказалось у них случайно. Гуляли как-то с отцом в дальнем салтыковском лесу за лесничеством, вышли к полям орошения, которые простирались за безымянным ручьем в ивах и ракитах. Обратили внимание на парня с ружьем впереди них. Тот все целился в летавшее там большими, шумными стаями воронье. Никита Владимирович догадался: хочет набить ворон, чтобы сдать лапки - за пару в аптеке на станции вроде бы платили по пятьдесят копеек. Надо было объяснить ретивому "санитару", что негоже это делать в ближнем Подмосковье, где каждая тварь в радость. Но тот решил, что его преследуют работники лесничества или какие-нибудь ретивые общественники, сиганул от них прямо в осенний ручей и скрылся в кустах на том берегу. Заметили, что из воды парень выскочил без ружья. Назаров старший выломал длинную палку, пошуровал ею в не успевшем затянуться зеленой ряской омутке и за погон вытащил двустволку... Теперь встала проблема, как отдать ружье хозяину. Парень на сближение не пошел, убежал, а ружье осталось у Назаровых.
Колька всю дорогу молчал, посапывал, а перед деревней вдруг согласился пойти ночью на глухаря. Есть тут недалеко ток, он посмотрел куда-то в сторону, с прошлого года оставался матерый косач, посмотрел через другое плечо, сплюнул и замолк. Решили: в двенадцать он за ними зайдет. Весь день на их уговоры не отвечал, резину тянул, цену набивал...
- Хлопец, - позвал Назаров сына, - ты идешь или останешься? Просто феноменальные способности - так спать!
- Идем! - садясь, выкрикнул Андрей, повалился обратно и сонно забормотал: - А сколько времени, па? Уже пора? Уже пора, да?.. - и принялся искать в сене сапоги.
За деревней они свернули с дороги и пошли перепаханными полями. Смотреть под ноги было бесполезно, фонари не помогали - это Андрей понял скоро и стал смотреть вперед, на выгнутую линию, где темная земля переходила в черно-синее небо.
На макушке распаханной высотки светлела пирамидка камней. Андрей подумал, что это памятник погибшим в боях, но так было и на следующем поле.
- Как же здесь техника выдерживает? - спросил Назаров. - Сплошной камень...
- Так и выдерживает, как у нас все выдерживает, - хохотнул Николай. Сезона три - и списывают. Вроде осенью с полей стаскали все на сторону, а как начнем пахать, еще больше прет, будто они там размножаются. Мучаемся с этим камнем, а ничего не сделаешь. - Он помолчал и добавил с оттенком гордости: - Валдайская возвышенность. Прежний владелец, Сазонов, барин был хозяйственный, еще до революции, камни вывозил и на фундамент их пускал. Видели, наверное, ограду у церкви? Там сейчас психбольница...
Позавчера утром они с Андреем, навьюченные рюкзаками с едой, спальниками и ружьями, так и не дождавшись ни автобуса, ни попутки в этот глухой угол, пешком миновали сие малопривлекательное заведение, крашенное белой дешевой краской. Две ночевки они уже здесь провели, как время незаметно летит, подумал Никита Владимирович.
- Еще несколько домов в округе - все Сазонов этот строил: у вокзала, в городе... - продолжал их спутник. - А здесь типа заказника - на охоту с друзьями и гостями приезжал. Здесь потом-то несколько раз даже кто-то из большевиков бывал - отдыхали, охотились. Чего-то им не понравилось, в другое место стали ездить. А у нашего Сазонова еще на юге имения были - там у него сахар и пшеница, моя бабка рассказывала, зажиточно жили... - Оборвал фразу, как бы испугавшись за возможные дальнейшие слова, которые напрашивались сами собой.
- И что вы сейчас сажаете? - поинтересовался Назаров-старший, не без удивления вспомнив, как его мать рассказывала, что у его родного деда, ее отца, полковника русской армии Якова Сазонова, действительно были где-то в этих местах немалые охотничьи угодья. Хоть поохотимся теперь на земле своих предков, усмехнулся про себя Никита Владимирович.
- Сажаем-то? Да что и все - рожь, картошку, овес. Как овес поспеет, так медведи приходят. А их бить запрещают. Когда пацаном был, нас по нескольку ребят на ночь в поле засылали: если медведи придут - отпугивать...
- И приходили? - спросил Андрей и посмотрел в сторону темного леса.
- Чуть не каждую ночь. Один раз медведица с детьми пришла, мы с дружками в шалаше замерли, не шелохнемся. Какой пугать, пальцем шевельнуть страшно - метрах в двадцати чавкают. Но недолго пробыла, наверное, что-то заподозрила и увела их от опасности. Они чуткие, - продолжал Николай, человека боятся, чуть что, сразу деру, только хрюкнет, как кабан, и пошел подлеском трещать.
Вверху, в темноте, прямо у них над головами что-то хрюкнуло. Андрей не успел испугаться, как Николай скинул свою одностволку с плеча, судя по звукам в темноте, и полыхнул куда-то вверх.
- Вальдшнеп. - он остановился и прислушался.
По ближним кустам прошуршала дробь выпущенного заряда, и больше ни звука.
- Промазал. - Николай закинул ружье на плечо. - Километра три осталось.
Вступили в лес, поднимались и спускались с холма на холм, чавкали по воде, шуршали по тяжелому, мокрому снегу. Лес, словно по какому-то неслышному паролю, безмолвно расступался перед ними.
Наконец сделали привал. По словам Николая, до тока оставалось немного. Ребята стали собирать хворост, Назаров принес воды, развели костер. Котелок вскипел быстро, выпили по кружке - немного согрелись. Костер горел ярко и весело. В неудобной позе, опираясь на локоть, незаметно заснул Николай; глядя на него, прикорнул и Андрей.
Назаров не давал огню окончательно зачахнуть, старался не шевелиться, берег тепло. Вокруг молчал громадный лес, где-то в чащобе таилась их жертва. Шансы противников примерно равны. Разница в одном: человек точно знает все повадки зверя, знает, где он хоронится: зверь же, спасая свою шкуру, может обмануть человека. В конце концов Назаров тоже задремал. Но холод делал свое - лез за шиворот, проникал по рукавам, цепко оседал на лице, накапливался, накапливался и пересилил: они все разом, словно по команде, встрепенулись, зашевелились, стали собирать валежник.
Луну, которая раньше нет-нет да и появлялась, окончательно съели облака, закрапал слабенький дождик. Монотонный шум первого весеннего дождя по палой листве был единственным звуковым фоном их шагам, редким, негромким словам. Без четверти три Николай сказал, что пора двигать.