- А мне можно покачаться? - спросила от колодца и улыбнулась.
- Можно, - не подумав, ответил он.
От сознания, что они сейчас познакомятся, Андрею стало радостно и страшно, захотелось стать взрослым, чтобы иметь полную возможность эдак легко и небрежно, как только взрослые и умеют, разрешать этой девочке делать все, что она пожелает. А на качелях-то - да пожалуйста, да сколько угодно!
- Воду отнесу и приду!
Ее не было минут пять. Вот-вот могли явиться пацаны. И Андрей первый раз в жизни подумал, что девчонки такие копуши, пообещают, а потом обманут, жди их... Тут-то она и появилась. В нарядном сарафанчике, не в том, что была, с розовым бантом, и его тоже не было, и Андрею в первый раз стало стыдно своих мыслей. Он смотрел, как она идет, как мотнула косой, почувствовав его взгляд, как прошла калитку у ворот, покосившуюся и никогда до конца не открывавшуюся, как замелькали ее белые носочки по темной дорожке - в саду было много старых лип, земля под ними была всегда сыроватая, темная и плотная, будто укатанная. Она подходила, на носочки уже глядеть было нечестно, смотрел на лицо, встретив открытую, немного смущенную и дружелюбную улыбку, он чуть не убежал - качайся тут сама, а мне надо, мы тут с ребятами...
Андрей был сражен выражением ее глаз. Что именно его поразило, он не разобрал, но успел отметить, что глаза у нее как у взрослой, она, наверное, старше его, от этого стало еще приятней такое знакомство. Он продолжал удивляться: не кривляется, не смущается, по сторонам глупо не оглядывается, не прикидывается, что ей уже пора домой, что она здесь только на две минутки - свой парень. Посмотрела, как закреплены веревки, и спросила, чуть зардевшись, можно ли ей покачаться стоя, не то что их ломаки с Луговой!
Ребята не пришли. Бывают моменты везенья, но Андрей тогда, конечно же, не обратил внимания - везенье начинаешь ценить после того, как несколько раз не повезет, не анализировал: везет, не везет - не до того было. Они качались долго, потом просто сидели, качели успокаивались, и Таня рассказала, как она с отцом ходила в парк культуры и отдыха и каталась на карусели, а потом на гигантских шагах. Андрей об этих самых шагах слышал, но ни разу не видел. С ее слов выходило, что это был столб, к которому за кольца на обруче прикреплены несколько веревок, на них можно раскрутиться так, что ты летишь, а тебя самого еще при этом может вертеть в другую сторону. Да, конечно, это здорово - так летать. А главное, столько восхищения и веселого испуга от того пережитого сладкого и совсем нестрашного страха было в ее голосе, что сначала Андрей ей позавидовал, а потом его, как говорили взрослые, разобрала ревность. Чувство это, ревность- что-то вроде зависти, но не к обладателю каким-то предметом. Например, когда Колян Викторов, их "тульский мастер", выходил на улицу с новым деревянным пистолетом, точной копией того, что видели вчера в кино, было просто завидно, что у тебя нет такого. Ревность это зависть к чувствам человека, направленным не на тебя, зависть к его чувствам, на которые ты сам очень даже рассчитывал.
Примерно через неделю качели им слегка поднадоели, и Андрей с Таней могли позволить себе день-другой заняться чем-то еще. На Луговую идти одному не хотелось, а с Таней нельзя, ей там неинтересно. Вот лишь когда всплыло то его первое впечатление, что она, наверное, старше всех на улице - что ей знать, насколько он младше ее. Они стали вдвоем играть в войну. Качели в то лето были как бы короткой передышкой в одной большой игре в войну с различными вариантами, от Чапаева до "в разведчиков". В войну (упрощенный вариант - дозор партизанского отряда) Танька играла лучше пацанов: беспрекословно выполняла приказы, не воображала. Наверное, перевязывала бы тоже здорово - их девчонки обычно поджимали губы, брались за руки и, шагая в ногу, уходили, когда им предлагали быть медсестрами, - но Андрей не хотел, чтобы его ранило на ее глазах.
Вообще с ним происходило что-то странное: он играл, вел себя, как и положено было, наверное, в его возрасте, но в нем жило желание, скорее, надежда на чудо, что он вдруг эдак вытянется, при этом подрастет лет на несколько и тогда... Он не знал, что именно тогда произойдет, он рассчитывал, что тогда "мы с ней сравняемся". Больше всего он не хотел оконфузиться в ее глазах.
На участке тети Паши ее брат, отец Тани, генерал, со шрамом через всю щеку, построил двухэтажную дачу. Дом стоял пустой, а Таня жила с теткой в старом доме, в нем потом был гараж.
- Пойдем посмотрим, я там еще ни разу не была, - предложила Таня. И смущенно улыбнулась. И чего улыбнулась? Ведь другая не улыбнулась бы и вообще что-нибудь не то сказала, а эта все то и говорит, и делает.
В комнатах было холодно и гулко, мебель расставлена случайно, с мебели еще не снята бумага... Таня вдруг преобразилась: забыла, во что они до сих пор играли, что они выполняли ответственное задание по сбору важных разведданных, с них этого никто не снимал, и они должны довести его во что бы то ни стало до конца либо погибнуть. Она все это забыла и вообразила себя графиней в замке. На втором этаже, завернутые в бумагу, стояли полированные кровати. И Таня тут же вообразила, что это ее спальня, а Андрей - слуга, но одного слуги ей, конечно, не хватало, и она по ходу пьесы перевоплощалась в свою служанку, называя себя осипшим от изменений голосом то "миленькой госпожой, графинечкой", то "маркизой" - разница в титулах ее не интересовала.
- Граф, что это вы там делаете в углу? - говорила голосом "маркизы" и при этом прыскала в сторону.
Стоя на коленях, "граф" шуровал в ящике с водопроводными железками, прикидывая, в какое оружие их можно превратить.
- Длинь-длинь! - дергала Таня воображаемый звонок к горничной. - А теперь, граф, ложись, - превозмогая душивший смех, - спать пора... Уже ночь будто, понял, Андрей?
Тетя Паша и Надя (она пришла звать Андрея обедать) тихо поднялись на второй этаж и все это наблюдали от дверей. На "ложись, граф" обе не выдержали - перезревший хохот, переходящий в писк, в стон, раздался под косым потолком второго этажа.
- Ой, Па-аш, Паша, - стонала Надя, - я не могу! Ой, не могу. - от смеха у нее на шее набухли вены. - Ой, девоньки-и, вот детки-то пошли так детки! А дальше? А дальше, что будете делать, как легли?
- Ладно тебе, Надь, - больше всего Андрею не хотелось краснеть. Кончай, не было ничего, и не ври. Ничего такого не было.
Ситуация сложилась явно не в его пользу: над ними смеются, за ними подсматривали, а он этого не заметил. Позор!
Таня резко обернулась к двери, ее лицо вспыхнуло и пошло белыми пятнами, глаза заблестели, она вскинула голову и заговорила звенящим голосом, чуть раздувая ноздри:
- И не смешно, тетя, совсем. Мы играли. Ничего в этом смешного нет. А подслушивать да подсматривать нехорошо!
- Во-во, прямо как рысь. - Тетя Паша побаивалась младшей дочери своего брата - девочка городская, нервная, выкинет что-нибудь, потом не расхлебаешь, стала оправдываться: - А мы и не подслушивали, очень вы нам нужны... Поднялись, чтобы обедать звать. Иди вот есть. - Она прикрыла рот рукой с маленькими крепкими ногтями, чтобы не было видно улыбки.
- Ладно, Надь, хватит ржать. Я пошел домой, а ты как хочешь. - Надо ее уводить отсюда, подумал Андрей.
- О, Паш, видала? - Надя вытерла слезы. - Как мой фрукт заговорил, когда его с невестой застукали? Я тебе дам по губам-то за "ржать"! Иди обедать, жених!
Чтобы никто не догадался, куда он исчез и как оказался так быстро дома, он решил махнуть через забор, обогнать вредную Надьку. Благо, генерал такой удобный забор поставил - металлическая сетка с крупными ячеями - только и лазать. Правда, там почти вплотную шел низкий старый забор, его ржавая мелкая сетка была перепутана с колючей проволокой, и дальше - шлак, хлам разный, консервные банки. Но если посильней прыгнуть, можно пролететь над ними. Сетка крепилась к столбам и висела без перекладин... Андрей полез в лоб - сетка под его тяжестью заходила, он потерял опору, но смог перемахнуть сначала одну ногу, а затем и вторую, что называется, на ту сторону. Перед ним встала задача, которую надо решать сразу: либо он осторожно спускается по ячеям генеральского забора на землю и затем перебирается через сетку прежнего низкого и обвалившегося забора, либо он сейчас, пока висит на верху нового забора, перепрыгивает отсюда старый - "и тама!". Сетка под ним качалась и вибрировала, времени на размышления не оставалось. Андрей, конечно, сиганул через старый забор. Не отступать же?..