Петровский вышел, за ним последовали его боевые товарищи.
Вскочил Березов и неистово завопил:
— Как можно такое стерпеть?! Надо вооружаться!
— Спокойнее, господин полковник, — прервал его фон Шеффле. — Необходимо все обсудить без паники и не спеша.
На следующий день фон Шеффле уехал, оставив вместо себя барона Тизенгаузена.
Из политических ссыльных и местной молодежи создавались вооруженные дружины. Собрали охотничьи ружья, револьверы, раздобыли несколько винтовок. Выставили охрану в казначействе, на почте и телеграфе.
Максим Аммосов нашел Петровского в клубе приказчиков, ставшем центром революции в Якутске. Наряду с областным управлением, которым руководил вице-губернатор Тизенгаузен, здесь теперь расположился новый орган власти — Комитет общественной безопасности.
— Григорий Иванович, — взволнованно обратился к Петровскому Аммосов, — Тизенгаузен вызвал войска. Что делать?
— Успокойся, друг, — положил Петровский руку на плечо юноши. — Пойдем!
Они вошли в комнату, и Григорий Иванович взял телефонную трубку:
— Пожалуйста, барона Тизенгаузена.
— Кто просит?
— Петровский.
— Минутку, — ответили на другом конце провода. Длинная пауза. Видимо, секретарь докладывал Тизенгаузену и тот не знал, как ему быть. Петровский ждал. Аммосов смотрел на его спокойное лицо и удивлялся выдержке этого человека.
— Я слушаю, — наконец откликнулся барон.
— У меня к вам дело, барон, — поздоровавшись, сказал Петровский. — Мне сообщили, что в областное управление вызваны солдаты… Зачем вы это сделали?
Тон у Петровского твердый, требовательный.
— Вы знаете, господин Петровский, какое сейчас неспокойное время. Я остался на посту губернатора…
— Знаю, — коротко бросил Григорий Иванович.
— …а потому отвечаю за порядок. Я вызвал солдат, чтобы предупредить бесчинства… Нужно установить вооруженную охрану на телеграфе, почте и в казначействе, а также в других государственных учреждениях…
— Вы зря беспокоитесь, барон: бесчинств не будет. Мы уже повсюду выставили свою охрану… Да, да, вооруженную… Советую вам вернуть солдат в казармы.
На противоположном конце провода надолго умолкли, затем трубка, вздохнув, ответила:
— Хорошо, я отошлю обратно…
Максим с восхищением смотрел на Петровского.
— Спасибо, — сказал Григорий Иванович. — Кстати, барон, сегодня в клубе приказчиков собрание, просим вас присутствовать. Мы также приглашаем полицмейстера Рубцова и полковника Попова. Будете? Вот и отлично. Ждем. — И он повесил трубку. — Все, товарищ Аммосов. Солдат он отошлет обратно… Но все же их надо проконтролировать.
— Есть, — ответил Аммосов и кинулся на улицу.
Когда Тизенгаузен положил трубку, его охватило отчаяние. Он видел, что из-под его ног уходит почва, что его власть утрачивает всякий смысл. Он был зол на себя, на тревожное время, на фон Шеффле, который так ловко улизнул. К чертям все! Будь что будет! Ведь и он сам немало натерпелся тут, на задворках империи, которая уже развалилась.
В зале клуба приказчиков собралось столько народу, что и яблоку негде было упасть. Через настежь распахнутые двери врывался холодный воздух, но в зале все равно было душно.
На сцене за длинным столом, накрытым красной скатертью, президиум собрания. Председатель Комитета общественной безопасности Петровский в наглухо застегнутой куртке, подтянут, за стеклами очков сияют карие глаза. Рядом с ним Орджоникидзе, Ярославский и группа молодых якутов.
В переднем ряду в парадном виц-мундире и при шпаге восседает вице-губернатор барон Тизенгаузен, тут же поблескивают офицерскими погонами полицмейстер Рубцов и начальник местного гарнизона полковник Попов. Рубцов заметно нервничает, а Попов внешне спокоен, лишь чаще, чем обычно, поглаживает седую козлиную бородку. Собственно, чего ему волноваться. Он свое дело знает. Приказал ни одного солдата не выпускать из казарм, даже заколотил досками дыры в заборах, поставил на дежурство офицеров. Словом, как и подобает старому опытному начальнику, предусмотрел все, чтобы противостоять неожиданностям.
Встал Петровский, поднял руку. Все смолкли.
— Господин Тизенгаузен, прошу вас сюда, — обратился к барону Григорий Иванович, приглашая его на сцену.
Тизенгаузен, помешкав, поднялся. Хотя он человек не робкого десятка, его лицо побледнело, складки у рта обозначились резче.
— А что я должен делать? — растерянно спрашивает он.
— Говорить, — отвечает Петровский. — Мы хотим знать ваше отношение к теперешним событиям.