— Ведь я вас не об-бижал?
Дрожащими руками тоже отцепил шпагу и положил ее на стол.
Григорий Иванович мягко сказал:
— Садитесь, пожалуйста.
Рубцов быстро спустился со сцены, сел и с облегчением вздохнул.
Настал черед полковника Попова. Он четким военным шагом поднялся на трибуну, погладил седую бородку и сказал:
— Я не оратор и не политик. Я солдат и всю жизнь умел только отдавать и выполнять приказы. Я не желаю разбираться в том, кто прав, кто виноват. Царское правительство свергнуто, но есть новое… и, пока я не получу указания военного министра, ничьих приказов выполнять не буду…
Петровский встал:
— В Якутске и области народ отдал власть нам. Если вы не признаете народную власть, мы вынуждены будем поступить с вами так, как считаем нужным…
— Я подчинюсь только приказу министра, — упрямо повторил Попов.
Он презирал своих бывших друзей, так легко и просто переметнувшихся на сторону Петровского. В его солдафонской голове не укладывалось, как можно предпринимать что-либо без приказа свыше… Сейчас самое главное — не допустить разложения вверенной ему воинской части.
— Вы можете сесть, господин полковник, — сказал Петровский. — Но для размышлений мы вам даем всего один час.
Григорий Иванович через головы собравшихся в зале озабоченно поглядывал на дверь: вдруг солдат не удастся склонить на сторону революции?.. Нагнулся к Орджоникидзе, сказал ему об этом. Вдруг лицо Петровского просияло: в коридоре военный духовой оркестр заиграл «Марсельезу». Это поразило Попова больше, чем внезапный пушечный выстрел. Вскоре он увидел, как сквозь толпу протискиваются люди в серых шинелях, а над их головами пылает красный флаг. Все вскочили, приветствуя солдат.
Полковник, не успевший еще спуститься со сцены, немного помешкал, потом решительно отстегнул шпагу и положил ее перед Петровским.
Зима в Якутии бесконечна и однообразна, как пожизненная каторга. Скупое, бледное солнце едва выглянет из-за горизонта и тут же спрячется. Снежные пустыни тонут в белом молоке бесконечной зимней ночи.
В апреле солнце поднимается высоко, слепит глаза, но прочный снежный покров лежит нерушимо, трещат лютые морозы. Лишь с первыми ветрами в край вечной мерзлоты робко, украдкой подбирается весна. И, откуда бы в это время ни подул ветер, он несет с собой тепло и туманы. Съеживается, оседает снежный наст, оголяются, темнеют холмы и вершины, деревья перестают издавать хрустальный ледяной звон, стволы и ветви темнеют.
Сплошняком по реке идет лед. Огромные ледяные глыбы, догоняя и кроша друг друга, поднимают невообразимый грохот, на островах кричат встревоженные гуси.
Но только в начале июня на Лене открывается навигация.
С наступлением теплых дней Петровский еще энергичней взялся за работу. Перед отъездом в Якутске нужно подготовить надежную смену. Григорий Иванович крепко подружился с молодежью, учил ее деликатно, но настойчиво, так, как в свое время учили его самого Бабушкин и Лалаянц в Екатеринославе, а затем Ленин при кратких встречах за границей.
И вот он настал — час прощания с Якутском. Пароход стоял у пристани. Сюда со всех сторон спешил народ. Пароход в Якутске всегда большое событие, и особенно если уезжают друзья.
На берегу шумели, прощались, записывали адреса. Петровский крепко обнял своих молодых якутских друзей.
— Теперь, товарищи, вся надежда на вас! — сказал он якутам.
— Сил не пожалеем! — с жаром ответил Максим Аммосов.
— А ты, Платон, — Григорий Иванович посмотрел на Слепцова, — пиши стихи. Народу нужны свои поэты.
Платон смутился — какой он еще поэт: сочинил всего несколько стихотворений для листовок.
Уже вечер, а светло как днем: начались белые ночи.
Пароход медленно отваливает от берега. Мелькают в воздухе платки, шапки. Прощально машут бывшие ссыльные.
Вдали теряется из виду город Якутск. Григорий Иванович долго, задумавшись, стоит на корме. Вся Россия кажется ему сейчас похожей на гигантский корабль, что плывет среди вздымающихся волн революции. Каким же умелым нужно быть кормчим, чтобы управлять этой исполинской громадиной! Каким умом, каким политическим чутьем нужно обладать, чтобы разобраться во всех течениях и ручейках, впадающих в могучую реку.
Всю ночь плыли вверх по Лене. Вокруг ненадолго потемнело, но и тогда можно было даже читать.
На рассвете из багряного зарева выкатилось огромное красное солнце.
Мелькали изумрудные в своей нетронутой красоте берега. Спокойно дышала могучая Лена. Родившись на западном склоне Байкальских гор, она с каждой верстой набирала силу и становилась шире, радостно принимая в свое лоно речки и ручьи и неся прохладные воды к морю-океану…