— В Пост-Волынском произошла авария: сошел с рельсов поезд, как потом оказалось, из-за старых шпал.
А «немного дальше», недалеко от Ирпеня, обнаружено явное вредительство. Жертв нет, но авария значительная. Я завернул в ближайшее село, побеседовал с председателем ревкома. Говорю: «Выходит, вы недостаточно знаете своих людей и вам не хватает бдительности…» Знаешь, что он мне ответил? «Возможно, — говорит, — товарищ Петровский, мы грешим и тем и другим. Но болезнь проходит не сразу. Не бывает так, чтобы сегодня тяжелобольной лежал в постели, а завтра был совершенно здоров. Примите во внимание, Григорий Иванович, что и враг не дремлет. Он, как в той „матрешке“, прячется в серединку, а на себя натягивает все новые и новые одежки. Помогите нам раздевать этих „матрешек“, приезжайте почаще, присылайте своих помощников, просвещайте народ словом живым и печатным…» Ты чувствуешь, Домна, каким стал вчерашний батрак?.. Я пообещал, что приеду, как только управлюсь с делами в Киеве…
Но своего обещания Григорий Иванович не выполнил. Была поездка в Москву, потом Красная Армия под натиском белых отступила на север, и он работал в прифронтовой полосе, и только в декабре 1919 года опять попал на Украину, в новую столицу Харьков.
22 августа 1920 года в Харькове раньше всех проснулись пожилой типографский наборщик Михаил, его жена Софья и четырнадцатилетний сын Яша. Софья хлопотала возле примуса. Миша упаковывал баул, а Яша сидел на стуле около стола неподвижно, точно замороженный. Его выпуклые, широко открытые глаза, казалось, видели что-то такое, чего другим видеть не дано…
— И все-таки я не понимаю, куда тебя снова забирают? — голосом, полным страдания, спросила мужа Софья. Ее дряблое лицо, точно вылепленное из мягкого белого теста, зафиксировало за всю жизнь лить одну глубокую эмоцию: вечный страх за мужа и сына.
— Во-первых, я тебе должен сказать, что меня никто не забирает, а я еду с бронепоездом добровольно.
Софья вздрогнула и чуть не выронила кастрюлю с молоком.
— Какой бронепоезд? — испуганно спросила она. — Ты же вчера говорил, что едешь на агитпоезде с председателем ВУЦИК?
— А какая разница? — развел руками Миша. — Бронепоезд стреляет из пушек, а агитпоезд стреляет словом, листовками, которые станут выпускать старый наборщик Миша и его сын Яша. Можешь не волноваться, если с нами едет Петровский.
— Ты и Яшу забираешь? А как же школа?
— Если один Яша не придет в школу, она от этого не закроется, — не меняя интонации, изрек Миша. — И вообще я думаю, что семейное собрание на этом можно закрыть.
— А нельзя ли сделать так, чтобы вы оба остались дома? — робко спросила Софья.
Муж перестал возиться с баулом и гневно воззрился на жену:
— Так ты хочешь, чтобы не раз битый и униженный наборщик Миша, высохший до костей и отравленный свинцовой пылью в буржуйских типографиях, теперь, когда ему дали свободу, прятался от работы для революции? Ты этого хочешь, Софа?
— Ша! Я уже ничего не хочу! Я уже молчу, ша!..
В это утро в Харькове встал спозаранок и Григорий Иванович Петровский. На полчаса его опередила Доменика Федоровна. Они поставили два пустых чемодана на стулья и начали складывать в них необходимые вещи.
— Гришенька, — сказала Доменика во время завтрака, — настанет ли время, когда тебе никуда не нужно будет ехать?
— Этого, моя дорогая, я тебе обещать не могу.
— Даже при коммунизме?
— Тогда работы еще прибавится.
Григорий Иванович огляделся: комната дышала уютом, созданным руками Доменики, посмотрел на жену — такую близкую и преданную ему — и вдруг почувствовал себя необыкновенно счастливым. Ему захотелось сказать жене много нежных, трогательных слов, которые он постоянно носил в душе. Он усадил Доменику рядом с собой и почему-то заговорил о другом:
— Домочка, взрослый человек состоит из своего детства и юности. Я еще в раннем детстве узнал много горя, обид и несправедливости, возненавидел гнет и решил с ним бороться. Не знаю, много ли я сделал для этого, но теперь, когда наступило желанное время, мне кажется, что я помолодел и сил у меня прибавилось. — Он задорно посмотрел на жену, по-военному выпрямился и шутливо добавил: — Чем не парубок! И кому же, как не мне, надо ехать и рассказать народу о том, что такое Советская власть и что она несет народу?
— И все эти поездки на твоих плечах!
— Иного выхода нет! Если бы ты знала, Домочка, какая у крестьян чудовищная неосведомленность о практических мероприятиях Советской власти, о ее структуре, о своих правах и обязанностях. Многие села и хутора отрезаны от всего света, не читают газет, да они туда и не доходят, а газет у нас вообще мало, не хватает бумаги, село живет слухами, а слухи-то разные. Люди страстно хотят знать, что делается в мире, а на местах органы Советской власти еще слабы, не укомплектованы подходящими людьми, требуют постоянной помощи от центра…