Тревожно на рабочих окраинах.
— У вас были?
— Вашего забрали?
— Ой, что же будет?!
Голосят женщины, плачут дети… Никто не знает, что его ждет. Доменика в тревоге прибежала к Непийводе.
— Не видели Григория?
Встретила его у проходной: он выходил с группой рабочих.
— А я повсюду ищу… Где только не была!..
Григорий, никого не стыдясь, обнял и поцеловал Доменику. Она густо покраснела и вдруг заплакала.
За дружеские, искренние беседы, за ясные и обоснованные суждения по любому вопросу, за неизменную и неподкупную преданность, передовым революционным идеям прикипел сердцем Петровский к Ивану Васильевичу Бабушкину.
Даже в одежде начал подражать старшему товарищу: одевался чисто, опрятно, купил крахмальную рубашку и галстук-бабочку, пытался отпустить такие же усы, как у Ивана Васильевича.
Однажды Бабушкин спросил Петровского:
— Не смог бы ты, Гриша, помочь мне написать листовку? Сколько бы тебе времени понадобилось?
— Через два дня принесу!
В назначенный срок он появился у Бабушкина с готовой прокламацией, раскрыл тетрадь, в которой записал текст, и собрался читать.
— Э-э, не надо, я сам! — улыбнулся Бабушкин.
Иван Васильевич сел к столу и склонился над исписанными страницами. Читал молча, не делая замечаний. Только раз, едва усмехнувшись, почесал пальцем за ухом, но, что это означало, Григорий так и не понял.
Наконец Бабушкин закончил читать. Ласково взглянул на Григория:
— Неплохо. Даже хорошо… для первого раза. Теперь давай разберемся… Вот ты пишешь: «Потребиловка, как вампир, сосет кровь рабочих».
— А разве неправда? — приготовился возразить Григорий.
— Правда. Но это голые слова, они ничего не вскрывают… Вот представь: пришел на завод новичок, полураздетый, в карманах ветер гуляет… Куда ему податься? Единственная дорожка — в потребиловку! Там ему все дадут в долг: и одежду какую-никакую, и провизию…
— Провизию… — насмешливо повторил Григорий. — Да разве это провизия? Мясо тухлое и дороже, чем у лавочников…
— Так не бери! — засмеялся Бабушкин.
— А куда я денусь, ежели у меня денег — кот наплакал. Мало того, что на заводе с рабочего три шкуры дерут, так еще и в потребиловке объегоривают!
— Так-так, — подхватил Иван Васильевич, — вот и надо, Гриша, смотреть реально… Ты сам-то как приехал, с чего начал?
— С потребиловки, — вздохнул Петровский. — Надо же было как-то самому перебиться и матери послать.
— Вот тут-то и есть, Гриша, злоба жизни: рабочему от эксплуататоров некуда деться. В листовке необходимо показать, что самыми главными пайщиками потребиловки являются те же акционеры, которые сдирают шкуру с рабочих на заводе… Слова, Гриша, выбирай точные, самые простые и разящие — тогда они дойдут до сердца рабочего.
— Не вышло у меня с листовкой, — огорчился Петровский.
— Как это — не вышло? Вышло, но может быть лучше. Напиши еще о травмах на заводе, о том, что администрация ничего не делает для облегчения труда. С рабочими надо найти общий язык, писать о том, чем они живут и дышат, что их заботит.
— Ежедневно на заводе погибает пять-шесть человек, а сколько искалеченных! — сказал Григорий.
— А почему? Опять же администрация, получая колоссальные прибыли, не хочет ни рубля потратить на то, чтобы обезопасить рабочего… Зачем? Вместо убитого придет новый… Еще помозгуй, Гриша, а потом я посмотрю. И не тужи, у меня тоже с первого раза не получилось, хотя вон какой человек меня учил! Я тебе рассказывал о нем…
— Владимир Ильич Ульянов?
— Он. Я про Семянниковский завод писал. Там во время стачки в сорокаградусный мороз рабочих обливали водой, а казаки рубили их шашками… Рассказал об этом Ульянову, а он мне поручил написать листовку. После вдвоем, как вот мы с тобой, сидели и размышляли. Для того, Гриша, чтобы быть готовым к борьбе, испытаниям и трудностям, ты должен много и с пользой для себя читать. Я вот приготовил тебе несколько книг. — Иван Васильевич передал Петровскому стопку книг, перевязанную тонкой бечевкой.
Григорий посмотрел на корешки и прочитал:
— «Господа Головлевы» — Салтыков-Щедрин, «Власть земли» — Глеб Успенский, «Кому на Руси жить хорошо» — Николай Некрасов…