— Здорово! — воскликнул Петровский.
— Хорошо, что ты с радостной душой встретил эту новость, ибо на тебя вся надежда. Правда, еще надо получить разрешение высшего духовенства, а оно, хоть и служит богу, от взятки не откажется. Рабочие уже собрали деньги, и есть один человечек, который умело все устроит… Тебе же поручается роль главного профессора…
— Так сразу и профессора, — засмеялся Петровский.
— Других профессоров у нас пока нет, — серьезно сказал Моисеенко, — а ты парень башковитый, начитанный. К тому же прошел тюремные университеты, что немало значит, по себе знаю… У тебя что-нибудь из литературы есть?
— Есть кое-что из сочинений Маркса, Энгельса и классиков мировой литературы.
— Как раз то, что нужно. Рассеивать темноту, воспитывать ненависть к существующему строю, вбивать в головы шахтерам, что им не от кого ждать милости, что они сами должны завоевывать свое будущее, — вот каким наукам ты их должен учить.
Курсы, которые спустя некоторое время начали действовать при церковноприходской школе, заинтересовали многих. Жадно, с интересом слушали Петровского шахтеры, с каждым днем все больше проникаясь сознанием своей силы и верой в победу рабочего класса.
По рукам пошли нелегальные листовки, прокламации, брошюры, газета «Искра», тайно переправлявшаяся из Екатеринослава. Полиция и жандармерия потеряли покой, пытаясь найти источник, откуда поступает запрещенная литература.
Зловещей птицей прилетел на шахту «черный список», в котором первым номером значился Григорий Петровский.
Его арестовали и, пригнав в село Железное, заперли в холодной. Он стал протестовать, заявив, что не станет сидеть в грязной, сырой яме, требовал прокурора, грозился пожаловаться на беззаконие местной администрации в департамент полиции. Петровскому удалось передать на шахту записку, в которой он писал: «Полиция ничего не знает. Арестовали, вероятно, за прошлое. Гектограф переправьте в другое место. Меня, очевидно, отправят в Бахмут. Пока что в Железном. Крепко жму руки».
А полиция и жандармерия никак не угомонятся: шастают по шахтерским казармам и землянкам, переворачивают все вверх дном, угрожают, запугивают, уговаривают, заискивают. Закрыли общеобразовательные курсы при церковноприходской школе, расставили дополнительные полицейские посты, а запрещенные листовки точно сваливаются с неба…
С арестом мужа Доменика оказалась в тяжелом положении: чужие места, теперь уже двое детой на руках, полное безденежье. Нигде не берут на работу, насилу устроилась поденщицей в шахтную прачечную. Из письма матери поняла, что в Екатеринославе тоже многие арестованы. Вот почему не идут оттуда посылки, за которыми Доменика целый год ходила на станцию то с одним, то с другим сыном. «Гостинцы», которые она приносила, тут же забирал Григорий и отправлял по назначению.
У самого Григория много книг. Есть и дорогие, в красивых переплетах. Когда ехали сюда, взял их с собой: пускай рабочие читают, ведь им в библиотеках не дают хороших книг. Да и библиотек нет. У него же Байрон, Толстой, Гёте, Золя, Шевченко, Некрасов, Маркс, Энгельс. «Не продавай их никогда и не теряй, что бы со мной ни случилось», — сказал он как-то жене.
Думала-думала Доменика и придумала: пока Григорий выйдет из тюрьмы, книги будут храниться у знакомого мастера, к которому она не раз заходила с мужем и детьми полюбоваться голубями.
Горный мастер Чуприна любил голубей. Каким бы уставшим ни вернулся с рудника, обязательно наведается к своим сизокрылым друзьям. Никто не удивился бы, застав его на голубятне ночью или на рассвете, в будни или в праздник.
Он соорудил для птиц настоящие хоромы: на четырех толстых столбах возвышалась его голубятня из новых досок. «У голубей жилье лучше, чем у хозяина», — дивились люди. С трех сторон — широкие оконца, с четвертой — настоящие двери с резными косяками. У каждого — своя отрада. Один находит ее в водке, второй «режется» в карты, третий бьет в церкви поклоны… Чуприна разводит голубей. Вон какие они умные да послушные! Только свистнет, вмиг срываются со своих мест и дружной стаей взмывают в небо. Чего только не вытворяют в поднебесье! А он стоит, закинув голову, и любуется своими питомцами.
Снова свистнет — и голуби камнем падают вниз, садятся ему на руки, на плечи, так и облепят всего. Мальчишки прямо визжат от восторга, увидев его с крылатыми подопечными: стоит человек, словно украшенный живыми цветами!
Интересовались голубями Чуприны и взрослые. Забежит, бывало, Петровский и долго смотрит в небо. Порой заглянет и Моисеенко… Не обходил своим вниманием голубей даже пристав.