— А что это вы тут сидите, хлопцы?
— Закатом любуемся, — ответил Степан.
— Лучше смотрите на восход солнца… Голос у него приятный, спокойный.
— Лучше? Но впереди ночь.
— После ночи наступает рассвет.
Пришедший не торопясь достал из бокового кармана сложенный листок и, приветливо улыбаясь, протянул его Степану:
— Чтоб быстрей рассвело. До свиданья!
И с видом беспечного гуляки зашагал к парку. Степан повернулся к Григорию:
— Вот мы и начали свою драку, только не кулаками и не с помощью козы…
Григорий потупился:
— Ладно уж корить… Лучше скажи, что делать дальше.
— Сейчас мы отнесем это письмо поднадзорному Лалаянцу — он отбывает в нашем городе ссылку. Еще молодой, но столько вынес! За ним охотилась полиция, он сидел в петербургской одиночке.
— А за что?
— За агитацию и распространение запрещенной литературы, в которой написана правда о рабочем человеке. Исаак Христофорович мог бы жить спокойно, получать приличное жалованье. Но он хочет, чтобы и другим жилось лучше. Вот и борется за это.
Григорий слушал Степана, и перед ним открывался новый, неведомый мир — мир борьбы, необыкновенных людей, надежды.
— Что так торопишься? — улыбнулся Степан. Григорий замедлил шаг:
— А он знает, что ты придешь со мной?
— Конечно… Лалаянц сам просил привести тебя.
— А разве он знает меня?
— Знает… — многозначительно ответил Степан.
Дверь им открыла жена Лалаянца — Параскева Ивановна. Она была в темной кофточке со светлой вставкой на груди и, наверно, поэтому чем-то была похожа на какую-то птицу. Навстречу молодым гостям вышел моложавый мужчина в бархатной блузе. Особенно поразило Григория пенсне: оно казалось живым и напоминало мотылька с прозрачными крылышками, который выбрал себе удобное место и ухватился золотыми лапками за чуть горбатую переносицу.
— Слышал про вас от Непийводы, и не только от него, много хорошего. Рад нашему знакомству, — пожимая руку Григория, едва заметно заикаясь, сказал Лалаянц.
Петровскому сразу же захотелось попросить Исаака Христофоровича называть его на «ты», но у него не хватило смелости.
Тем временем в гостиной на круглом столе, покрытом белой накрахмаленной скатертью, забормотал блестящий самовар, а около него выстроилась пестрая фарфоровая свита.
Параскева Ивановна пригласила друзей к столу.
Хозяин обнял хлопцев за плечи и направился в гостиную.
— Сейчас мы проверим, как наш новый друг знает географию, — шутливо заявил Лалаянц, усаживая Григория рядом с собой. — Ответьте, пожалуйста, какие страны можно считать родиной многолетнего растения, которое мы используем для заварки.
— Я до чая не дошел, — усмехнулся Григорий. — Вытурили из третьего класса.
— Набедокурил, вероятно?
— Мама набедокурила: пяти рублей не смогла заплатить за мое обучение.
— Значит, полностью прошел три класса и четвертый коридор. Ну и шут с ними! Еще есть и самообразование. Читать любишь? — незаметно перешел на «ты» Лалаянц.
— Очень! Только все какая-то ерунда попадается. А хочется, чтобы книга голове работу давала, чтобы в ней можно было верить каждому слову.
— Похвально. Постараюсь тебе помочь. — Снял пенсне, потер порозовевшую переносицу и чуть тише сказал: — Друзья обещают нам прислать нелегальную литературу. Надо подумать, где ее спрятать и как распространять…
— У меня! — воскликнул Григорий.
— Это мы решим позднее. А впрочем, если к тебе придут с большой корзиной, все прими и надежно спрячь.
Чай пили с удовольствием, дружно похваливая вишневое варенье. Но хозяйка предлагала еще и еще. Женщины по-разному угощают гостей. Одна придаст своему лицу такое страдальческое выражение, будто у нее разболелось сердце из-за того, что гости не едят или не пьют, другая просит «откушать» столь слащавым голосом, что пропадает всякий аппетит. Параскева Ивановна держала себя просто и радушно.
— Знаете, как я завариваю чай? — спросила она. — Не знаете! Сейчас открою свой секрет. В пропаренный и высушенный чайничек всыпаю чайную ложечку с верхом заварки. Плотно закрываю крышку и ставлю на самовар. После такой сушилки наливаю в чайник через носик чашку кипятка. Запомните, через носик! От такой несложной процедуры напиток становится особенно приятным на вкус: прозрачным, духовитым, немного терпким, с той приятной горчинкой, которую не всегда ощущаешь, если чай заварить иначе. Вы разве не почувствовали?
— Это немедленно нужно проверить! Не так ли? — спросил Исаак Христофорович и протянул жене свою чашку.