Офицер прямо посреди комнаты уселся на стул. Ему подносили исписанные Петровским листы бумаги, книжки, письма, он читал, кивал головой и складывал все на пол у своих ног. Потом ротмистр встал и подошел к стене, где висели фотографии:
— Это ваша жена?
— Прошу не трогать мою жену, — нахмурился Петровский.
— Пусть будет так, — спокойно, не обидевшись, сказал ротмистр. Поправив очки, он обернулся к Петровскому: — Я никак не могу понять… Ведь у вас, как депутата Думы, были огромные возможности… Вы вращались в высшем обществе, у вас дети, жена, шикарная жизнь…
При словах «шикарная жизнь» Петровский, сам того не замечая, удивленно посмотрел на ротмистра. «Разве он поверит, что я трудно жил, что не водил по балам и салонам жену, что не бросал денег на ветер. Жалованье нам платили приличное, но ведь деньги нужны были для нашего дела. Я проживал с семьей около сорока рублей в месяц, а остальные уходили на нужды партии. Разве ротмистр поймет это?»
А тот продолжал:
— Однажды оступились… Но зачем же тут, в глуши, снова браться за старое? Ну, объясните мне… просто как человек человеку.
— Гм… — ироническая усмешка тронула губы Петровского. — Я не уверен, что это можно объяснить…
— Неужели вы и вправду верите, что малограмотные рабочие и крестьяне способны взять в руки власть и руководить государством? Неужели вам самому не смешно от подобной мысли?
Почти с таким же вопросом к Петровскому уже однажды обратился в Полтаве молодой юрист, а ныне известный прокурор Шуликовский, и Григорию Ивановичу вдруг стало весело.
— Чему вы улыбаетесь? — наклонился вперед ротмистр. — Я что-то не так сказал?
— Да нет, — ответил Петровский. — Просто меня уже об этом спрашивали… И не раз. А понять революционеров вам мешает ограниченность… — Ротмистра передернуло при этих словах, что не ускользнуло от внимания Григория Ивановича. — Не ваша лично, а ограниченность вашей среды. Пролетариат выдвигает таких людей, которые ради достижения цели готовы пожертвовать любым благополучием и даже своей жизнью. Со мной вы можете сделать все, но побороть справедливые народные устремления у вас не хватит сил.
После обыска стало ясно, что Петровский продолжает свою деятельность: посланные в самарскую газету статьи носили резко антивоенный характер и были запрещены цензурой, о том же свидетельствовали письма, с которых сняли копии. Кроме того, властям стало известно о собраниях, проведенных Петровским, на которых он проповедовал пораженческие взгляды на войну… Все эти материалы были отправлены в Петроград в департамент полиции для соответствующих выводов.
А вскоре Петровского арестовали и заключили в тюрьму. Начальник Енисейского губернского жандармского управления, «принимая во внимание вредное влияние на население и деятельное участие в революционных проявлениях местного неблагонадежного элемента», попросил департамент полиции отправить Петровского в Якутскую область.
В тюрьме Петровский получил от Доменики телеграмму, в которой она сообщала, что выезжает в Енисейск. Он представил себе, как жена приедет в незнакомый город и не застанет его. Собрал все деньги, которые у него были, послал ответную телеграмму в Петроград, но все равно беспокоился: а вдруг его телеграмма опоздала, и Доменика уже отправилась в далекий, утомительный и теперь напрасный путь?..
Якутский губернатор фон Шеффле сидел за письменным столом в своем домашнем кабинете и просматривал газеты. Его до синевы выбритое лицо все больше хмурилось. С фронта поступали нерадостные вести: русская армия терпела поражение за поражением.
Фон Шеффле раздраженно отбросил газету и принялся за кофе. Отхлебнул несколько глотков и неторопливо прошелся босиком по мягкой, щекочущей шкуре белого медведя.
В комнату бесшумно, словно тень, проскользнул секретарь.
— Что там? — недовольно спросил губернатор, снова садясь за стол и засовывая ноги в шлепанцы.
— Весьма важное сообщение, ваше превосходительство, — низко поклонившись, ответил секретарь. Он говорил не слишком громко и не слишком тихо, а именно так, как нравилось губернатору.
— Давайте.
Секретарь положил на стол бумагу, замер, вытянувшись и слегка наклонив голову, и ждал, что, как всегда, фон Шеффле прикажет прочесть телеграмму. Но, как ни странно, губернатор его отпустил.
Приложив лорнет к глазам, фон Шеффле изучал лежащую перед ним депешу от иркутского генерал-губернатора. Чем дольше он ее изучал, тем больше вытягивалась его физиономия: только этого нового, столь опасного ссыльного ему не хватало! Именно теперь, когда идет война!