— Нет, — еле выдавливаю из себя, а щеки уже пылают как маков цвет. Если руку с моего лба не уберет, точно в обморок упаду…
И сколько бы книг я ни прочла, сейчас для меня очевидно — ни один автор так и не сумел подобрать правильных слов, чтобы описать ту гамму эмоций, что ты испытаешь, видя перед собой любимого. С каким наслаждением ты делаешь жадные глотки кислорода, насквозь пропитавшегося цитрусовыми нотками его парфюма, с каким упоением вбираешь в себя мимолетное, невинное касание, удивляясь, почему твоя кожа не сгорает под жаром его нежных пальцев. Нет здесь места ни возбуждению, ни каких тугих узлов внизу живота, и речь моя путается вовсе не от внезапно нахлынувшего вожделения… Любовь — это нечто другое, то, что в первую очередь касается твоей неискушенной души, а уж потом заставляет подгибаться колени…
Вокруг словно и нет никого: ни студентов, ни преподавателей, торопящихся поскорее открыть кабинеты. Лишь я, позабывшая обо всем на свете, и он совершенно расслабленный и не подозревающий, какую бурю внутри меня сумел вызвать своим внезапным появлением.
— Ладно, пойду я… Пара сейчас начнется, опоздаешь еще, — Гоша бьет пальцем по циферблату своих часов, и пятится назад, не спуская с меня глаз. А я уже в его власти: к черту лекции, к черту мечту об автомате, когда он такой реальный, что можно протянуть руку и почувствовать мягкость его смуглой кожи.
— Напишешь потом, смогла ли разобраться в моих каракулях, — бросает мне на прощание, и, махнув напоследок рукой, торопливо уносится прочь.
«Дура! Какая я глупая, беспросветная идиотка!» — закатываю глаза к потолку и ругаю себя за неразговорчивость. Борюсь с желанием броситься вдогонку, крепко прижаться к мужской груди и умереть в его объятиях, навсегда запоминая, как стучит его сердце под моим ухом.
— Лизка, это ведь Громов, да? С пятого курса? — подскочив со скамейки, ко мне подбегает Светка, с недавних пор выкрасившая свою рыжую шевелюру в насыщенный красный. В нетерпении переминается с ноги на ногу, даже не подозревая, как грубо прервала мой поединок с собственными желаниями.
— Ага, — я все так же смотрю вперед, туда, где в последний раз мелькнула синяя футболка и исчезла за поворотом. — А что?
Откуда она, вообще, его знает? Или он не только меня до дому подвозил из лучших своих побуждений? Светка вон какая яркая! Такую никогда не забудешь, не зря же она перевела три пачки краски.
— Совсем темная, да? У него ведь мама актриса! Эвелина Громова. Я ее жуть как обожаю, даже на спектакль однажды ходила! А Игоря этого она в прошлом году с собой на премьеру брала, все журналы их фотками пестрили! — едва не подпрыгивая от восторга, девушка хватает меня за руку. — Вы дружите, да? Сможешь автограф для меня достать? Я Лизка все что угодно для тебя сделаю! Хочешь, за тебя реферат по истории подготовлю?
— Нет уж, — покачиваю головой, прекрасно зная, что реферат и Трофимова — вещи несовместимые. Уж лучше сразу двойку просить, чем долго краснеть, пока преподавательница в пух и прах разносит мою работу. Да и пользоваться чужим трудом я как-то не привыкла…
— Ну, Лизонька, ну, пожалуйста! Он тебя тут пять минут прождал, неужели десять секунд не уделит? Всего-то и нужно, маме листик подсунуть…
— Я, вообще-то, не знаю… Да и не говорил он о ней никогда. Неудобно как-то… — сомневаюсь, а где-то внутри тоненький голосок уже подсказывает: «Чем не повод для очередной встречи?»
***
Таня сегодня сама серьезность, весь день где-то витает. Не сделав в тетради ни единой записи, она с отрешенным видом смотрит в окно, словно происходящее на улице интересует ее куда больше маячащих на носу экзаменов. Под глазами круги, будто и не спала вовсе, а от колпачка ее ручки уже почти ничего не осталось — жеваная пластмасса, теперь острой пикой торчащая на кончике прозрачного корпуса гелевой пасты.
— Если бы ты знала, сколько на ней микробов, никогда бы не стала облизывать, — не выдерживаю ее молчания, с шумом закрывая учебник. — Сама ведь просила с тобой позаниматься! Мне повторять не нужно, хоть сейчас сдам на отлично.
— Прости, Лиз, — она отмирает, пытаясь выдавить из себя улыбку, но, так и не сумев совладать с эмоциями, прячет лицо в ладонях.
От вида ее трясущихся плеч, мне становится не по себе — и сама не раз заливалась слезами из-за учебы, но Танькино отчаяние действует на меня оглушительно. Всегда такая улыбчивая, неунывающая, даже когда в зимнюю сессию была на волосок от отчисления, сейчас она сама на себя непохожа…
— Ну что ты, Татка. Сдашь ты эту математику! Я с тобой хоть каждый день заниматься буду! — крепко обнимаю рыдающую блондинку, пододвинув свой стул поближе. — Не зверь же он! Шпаргалки распечатаем, с ними любой дурак сдаст!