— Остановиться мне где-то нужно, не подскажешь, у кого можно?
— Господи, да у всех, считай, можно: деньги только плати и живи. С деньгами-то у народа плохо стало, зарплату вовремя не платят, вот они и живут на подножном корме. С одной икры и барыш... Вот хоть к Григорьевне попросись, живёт она одна, старика своего схоронила, дети в город уехали, а дом большой, на четверых рассчитанный. Я тебе, как приедем, дом её покажу.
Митяево оказалось больше, чем представлял его себе Виталий. Дома были почти все как на подбор одинаковые: деревянные, одноэтажные, крашенные зелёной или голубой краской. Деревьев почти не было, и на огородах, которые были около каждого дома, зеленели помидорные кусты, огуречные плети и ещё какие-то нехитрые овощные культуры. Берега, к величайшему сожалению Виталия, мечтавшего с ходу окунуться с дороги, видно не было. Оказалось, что до него ещё нужно идти около двух километров. Из достопримечательностей в глаза бросался сельсовет с развивающимся над ним помятым триколором и застекленный торговый ларёк, ничем не отличающийся от тех, которые встречались Виталию на каждом углу в Москве.
— Вон, видишь зелёный домик с красной крышей? Вот там Григорьевна и живет. Можешь сказать, что от меня. Ну, всё, пока, — Сергей протянул Ларькину руку и принялся разгружать свои ящики и коробки.
Виталий дошел до указанного Сергеем дома и осторожно постучал.
— Анна Григорьевна, можно к вам?
За дверью была тишина. Ларькин постучал ещё раз, потом толкнул дверь и вошел внутрь.
— Эй, есть здесь кто?
В доме никого не было. Виталий в нерешительности постоял несколько минут, переминаясь с ноги на ногу, потом его осенило заглянуть на огород. Отворив калитку, Виталий увидел пожилую женщину в цветастом халате, склонившуюся над грядкой.
— Извините, вы Анна Григорьевна?
Женщина разогнулась и, прикрыв ладонью глаза от солнца, посмотрела на Ларькина. Ей было, по всей видимости, не больше шестидесяти, но темный загар, покрывавший её лицо, подчеркивал светлые паутинки морщин, и в платке, закрывавшем лицо по самые брови, она казалась совсем старухой.
— Да, это я. А что вы хотите?
— Видите ли, я приехал в Митяево на несколько дней, и мне нужна, так сказать, крыша над головой. Не могли бы вы меня приютить — я квартирант спокойный. Мне ваш дом Сергей показал, водитель.
— Ну, что ж, поживи, если человек хороший. А сколько платить будете? — Анна Григорьевна, по всей видимости, ещё не решила, как нужно обращаться к потенциальному постояльцу — на «ты» или на «вы». С одной стороны, видать, интеллигент — вон рубашка какая светлая и очки на носу; с другой стороны, молодой ещё.
— А сколько нужно? — Виталий тут же потянулся за бумажником. — Сколько скажете, столько и будет.
Анна Григорьевна призадумалась. В колхозе, конечно, максимальная зарплата — триста рублей, да и та у председателя. По десяти рублей за день Анну Григорьевну ой бы как устроило. С другой стороны, парень-то, видать, при деньгах — вон какой кошелек толстый. Скажу — двадцать, с кормежкой, — решила наконец Анна Григорьевна, — а если что — сбавлю маленько. К её удивлению, квартирант сразу согласился и даже дал наперед сто рублей. Лопушок. Анна Григорьевна, весьма удовлетворенная таким удачным стечением обстоятельств, сразу же засуетилась и стала приглашать квартиранта в дом.
— Заходи, заходи, не стесняйся. Дом то у меня, видишь, большой, просторный. ещё покойник-муж строил, царствие ему небесное... Вот в этой комнате и будешь жить. Комната хорошая, светлая. Жарко будет — ставни прикроешь, вот и тенёк тебе будет... Как звать-то тебя?
— Виталий.
— Это хорошо. У меня внучок тоже Виталик... Ты по каким же делам-то сынок, приехал?
— Я работаю в Астраханском университете, вот приехал к вам сказки записывать, старинные обряды. Может быть, вы мне что-нибудь интересное расскажете?
— Да что ж я расскажу-то. — Анна Григорьевна призадумалась. — Ты знаешь чего — садись, отдохни с дороги-то, а я пока на стол соберу, может, и вспомню чего.
Виталий опустился на табурет, он действительно устал сегодня, к тому же строгий шеф не дал выспаться. Он выглянул в окно: на улице мальчишки гоняли мяч, где-то пели петухи, солнышко клонилось к закату и уже почти касалось крыш домов. Странно всё это: так тихо, так обыденно и просто, и живут здесь нормальные обыкновенные люди. Трудно представить, что где-то рядом летают инопланетные корабли или разверзаются черные дыры. Хотя где это не трудно представить?
Анна Григорьевна сбегала на огород за укропом, нажарила картошки и достала из холодильника трёхлитровую банку с квасом.
— Иди к столу, проголодался, небось?
— Есть немножко.
— Ну и садись, не стесняйся. Картошечка у меня своя, рассыпчатая. Выпить хочешь?
Виталий в нерешительности пожал плечами.
— Давай по маленькой, и я с тобой за компанию, за знакомство, так сказать.
Самогонка у интеллигента должна была пойти плохо. Виталий отхлебнул глоток и притворно закашлялся. Анна Григорьевна, лихо опрокинувшая всю стопку, смеясь, постучала его по спине.
— Э-э, да ты, я гляжу, малопьющий? Это хорошо. Хотя знаешь, для здоровья эта штука очень даже полезная.
Ларькин поговорил со старушкой о самогонке, о рыбалке, об Астрахани и решил, что пора переходить к делу, а то так и просидишь тут за самогонкой да за картошечкой.
— Анна Григорьевна, так как же всё-таки насчет сказок, поверий всяких?
— Да какие нынче сказки... Раньше, может, и знала, да всё позабыла.
— Ну, может, обычаи какие-нибудь вспомните, может, обряды?
— Обычаи сейчас какие? Нажрутся самогону в субботу — и давай морды друг другу бить. Раньше-то не так всё было. Чинно как-то, все по-людски. Меня ведь мой Николай сватал. А как же? Всё, как положено: и сваха, и дружки, и выкуп платил, и свадьба была не такая, как теперь делают. Теперь ведь что? Сошлись — и ладно, вроде как поженились, разошлись — и тоже как будто так и нужно.
— Ну, а интересное что-нибудь, необычное у вас тут случается? — осторожно спросил капитан, подливая Григорьевне самогону.
Григорьевна выпила, зажевала веточкой укропа и, раскрасневшись, продолжала:
— Интересное, говоришь? Да ведь так сразу и не припомнишь... Хотя погоди. Необычное-то вот какое у нас было — ведь несколько дён назад Андрюха-то Горохов нашелся!
Ага, поперло. Разговорил всё-таки бабусю. Теперь остается одно: спиться вчистую, а все из неё выудить.
— А что, он терялся, этот Андрюха? — спросил Ларькин.
— Случай у нас такой тут произошел, вся деревня только и говорит. Пошли мужики, Андрей то есть с братом, рыбу ловить и пропали. День нет, другой... Жёнки их народ поднимать стали, чтоб шли, значит, мужей ихних скать. Пойти-то пошли, да только ничего не нашли. Милиция даже искала — и тоже ничего не нашла. А потом, почитай что уж через неделю, Мишка Ермолаев с сыном рыбачить поехали и Андрюху-то и нашли. Худющий весь, обросший. Они его спрашивают, что, мол, с тобой произошло. А он говорит — не помню ничего, и где брат — тоже не знаю. Такие вот дела...
— Что же с ним такое случиться-то могло?
— А кто ж его знает? Может, водяной утащил, — совершенно серьезно предположила Григорьевна, — а, может, просто по башке кто надавал — вот он и забыл всё... Хотя ведь прошлым летом тоже такая история была, ведь так же Марьин сынок пропадал. А вернее всего, — тут Григорьевна перешла на шепот, — бесы его кружили... Места у нас тут есть заколдованные, нехорошие. Мне ведь ещё отец рассказывал, что вот так же остановился он один раз на ночлег, а они и стали ему являться...
— Кто?
— Известно кто — бесы. Покружили, пошептали чего-то немного, да и отпустили... А ведь наши-то, митяевские хлысты все время на острова эти ездят с нечистым-то дружбу водить. Мне ведь Марья рассказывала, она у Ваньки допытала, чем они там занимаются. Вот горе-то! Нашла сына и опять потеряла... К сектантам ведь он подался, на мать волком смотрит, с людьми не разговаривает, а ведь был парень как парень...