Джигиты воспитывали конкурента старательно, но не очень долго. Оставив его на обочине, стали расходиться по машинам. Один сразу направился к грузовику, второй хотел вернуться в джип, но главарь остановил его:
— Кузов проверь.
«Ах, ты въедливый какой», — подумал Борисов, раскладывая на себе брезент так, чтобы он лежал бесформенной кучей.
Один из бандитов, кажется, тот, которого звали Джамал, — они были похожи, как близнецы, и майор так и не мог их различить — не просто заглянул в кузов, а полез проверять содержимое ящиков.
«Да что ж вы тут все какие педантичные, эдак ты и до брезента доберешься... А мужик ты здоровый, и возни с тобой будет много. Если ты меня успеешь заметить». По своему опыту Борисов знал: лучший бой тот, которого ты смог избежать, но если бой неизбежен, то лучше бить первым. Сейчас, похоже, был тот самый случай...
Ризван в это время спокойно сидел в джипе, наблюдая за происходящим. Джамал, явно не ожидавший нападения, стоял к майору боком. Дождавшись, когда он склонится над очередным ящиком, Борисов провел из лежачего положения подсечку. Джамал упал на спину, неловко подвернув под себя ногу. Со стороны казалось, что джигит просто оступился. Но упал он, похоже, так серьезно, что больше уже не встал.
Где-то рядом раздался звук заведенного мотора. Ризван, очевидно, заподозрил неладное и принял меры предосторожности. Второй подручный, до того спокойно стоявший у кабины ЗИЛа, тихонько поставил ногу на подножку и осторожно заглянул в кузов. Майор почувствовал его движение по реакции спружинивших рессор. «Не надо быть таким амбалом», — подумал он и молнией метнулся на джигита сбоку, из-за кабины. Он зажал мускулистую, как у быка, шею бандита и с размаха прижал её вниз, на борт. Хрустнуло горло, бандит захрипел и обмяк.
Взвыл двигатель джипа — Ризван, не желая искушать судьбу, удалялся на огромной скорости. Возможно, поехал за подмогой. Борисов оценил тактико-технические характеристики имеющегося оружия и снаряжения, понял, что стрелять и пытаться догнать бандита бесполезно, и махнул рукой.
В местном управлении ФСБ, куда дисциплинированный Юрий Николаевич явился сдавать грузовик, покалеченного торговца и двух джигитов — живого и мёртвого, он узнал, что стал свидетелем и непосредственным участником банальной криминальной разборки между представителями двух бандитствующих дагестанских группировок — лакской и аварской.
Лакцы, в течение долгого времени контролирующие «икорный бизнес» на территории Дагестана, с недавних пор решили взять под свою опеку и Астраханскую область, прикинув, что хотя астраханская икра считается хуже той, что промышляют на Сулаке или Тереке, но и на ней можно наваривать неплохие барыши. Конкурирующая фирма с такой монопольной политикой не согласилась, и начались разборки.
Бедный Мага, которого не стал спасать Борисов, отделался двумя сломанными ребрами и сотрясением мозга, Он попросту «влетел», а скорее всего его просто подставили. Колоритный рыжебородый аварец Мурад прикинул, что если не удается напрямую контролировать икорный промысел в Астраханской области, то можно делать это и по-хитрому, то есть как бы неофициально. Главное, раньше приехать, а рыбакам-то все равно, кому продавать, — лишь бы деньги платили.
Лакцев особенно щедрыми покупателями назвать было нельзя, они были прижимистыми и расчетливыми. Где лакец прошел — там еврею делать нечего. Эту прописную истину Мурад уяснил ещё в детстве и решил, что поскольку он не еврей, то как раз здесь он и сможет проскочить. Мурад стал платить за икру побольше, чем лакцы, — мелочь, а народу приятно, — и рыбаки начали охотнее продавать товар ему, а не Ризвану. Главное, чтобы всё было тихо, без шума, как говорится, и пыли.
Сам Мурад в таких «икряных рейдах», естественно, не участвовал, поручая дело кому-нибудь из своих орлов. Чаще других ездил Мага. Во-первых, он был не аварцем, а даргинцем, и Мурад, очень щепетильный в вопросах клановой чести, считал, что на такие не очень приятные дела гуманнее и правильнее посылать не своих, кровных, а чужих. Хотя Мага и был для Мурада, по крайней мере на словах, родным братом, в Митяево и близлежащие села ездил только он. Ведь ради общего дела чем не пожертвуешь? Во-вторых, Мага, как и все даргинцы — с точки зрения Мурада, — по натуре был торгашом, расчетливым и немного трусливым; боец из него все равно не получался. Так вот, чтобы талант не пропадал...
На этот раз Маге не повезло. Но... ещё неизвестно, чем могла бы кончиться эта встреча с Ризваном и его орлами. Мог и совсем не вернуться из поездки. Нашли бы недели через две исклеванный птицами труп. Свою часть истории он рассказал, стараясь дышать как можно реже из-за сильной боли в груди. Он радовался уже тому, что хотя бы медицинскую помощь ему вовремя оказали.
— Главное, не волнуйтесь, — сказал Маге гэбистский врач. — Все болезни в этом мире от нервов. Ребра сами срастутся, а чтобы голова не болела и не тошнило — вот рецепт. Можно, конечно, и таблетки попить, но лучше всё-таки внутримышечно. А вообще — жить будете.
— Почему же вы сразу нас не поставили в известность о своем приезде? — недовольно спросил Борисова местный чекист, тоже майор ФСБ. И не дождавшись ответа, сказал: — Всё-то вы, москвичи, секретничаете, всё мудрите. И вляпываетесь на каждом шагу в местное дерьмо. Нельзя вам теперь в Митяево. Этот абрек не посмотрит, чекист или не чекист, он за своего бойца, наверняка родственника, мстить вам будет. Что мне с вами, взвод спецназа посылать?
— Меня охранять не надо, — сдержанно произнес Борисов. — А вот лишняя шумиха в той деревне нам, действительно, ни к чему.
Он решил остаться в Астрахани, чтобы не привлекать ненужного внимания к Виталию. Другого разумного выхода не было.
Митяево, 7 июня 1998 года.
Рыба у Ларькина ловилась плохо: не то, чтобы очень большая, а даже рыбка просто приличных размеров не хотела клевать на синтетическую блесну. За два часа Виталий выловил только двух небольших щурят. В конце концов, леска зацепилась за какую-то корягу и никак не распутывалась, как Ларькин ни бился. В воду лезть не очень хотелось, но леску и блесну было жалко, к тому же такой ничтожный улов ударял по рыбачьему самолюбию Виталия, и он со вздохом разделся и нырнул.
Леска оказалась каким-то непонятным образом обмотанной вокруг довольно большой деревяшки. Ларькин совсем измучился, пытаясь размотать леску прямо под водой, и наконец решил вытащить эту деревяшку на берег. Деревяшка оказалась обломком, по всей видимости, какого-то корабля или лодки, с аккуратно написанными на нём полустершимися буквами «РНЫЙ». Необычного в этой штуковине было то, что по краям она была как будто оплавлена, что, по мнению Ларькина, с деревом происходить не могло в принципе. Виталий крутил странную деревяшку в руках, пытаясь распутать леску, и размышлял, как могла оплавиться эта штуковина и что такое «РНЫЙ». Версий, особенно по поводу последнего, у него было великое множество: горный, черный, верный, примерный, камерный, пожарный... Распутав наконец леску, Ларькин отложил деревяшку в сторону, решив, что неплохо было бы прихватить её с собой в качестве, так сказать, натурального экспоната.
Виталий снова забросил спиннинг и стал медитировать, глядя на воду...
Где-то неподалеку раздался шорох. Виталий прислушался: из густых зарослей явно доносился какой-то приглушенный шепот. Нельзя сказать, что Ларькин испугался, однако ему стало как-то не по себе. Остров-то непростой; Виталий, конечно, рассчитывал на встречу с чудесами, но к такому нежданному контакту он не был готов. Он поднялся и медленно, на цыпочках, пошел к тому месту, откуда доносились шорохи.
Какой-то человек вполне земной наружности сидел, прислонившись спиной к дереву и закрыв глаза. Можно было подумать, что он спит — настолько безмятежно-просветленным было выражение его лица. Но губы странного человека что-то быстро шептали, и Виталий сначала подумал, что у того не всё в порядке с головой. Ларькин несколько минут наблюдал за ним, вслушиваясь в тихий шепот, и наконец понял, что человек молится.