А еще Никула расписал для Юрия все, что я хотел, но не умел высказать. Как положено, со всеми цитатами и этикетом. Он же нашел и гонца, воя из Москвы, что привез князю Борису докончальную грамоту от Юрия. А назад повезет и мое письмишко. Я там сразу всю вину на себя взял, расписал, что маман упек в Ростов, повинился, что не успел гридней остановить и бояр взнуздать, чтобы сидели и не рыпались и никаких погонь за моими кузенами не устраивали.
Так что будем надеятся, что посадит меня дядька удельным князем на тот же Дмитров, там и развернусь со своей новой экономической политикой. Новая делянка, новый самогонный аппарат — старые наверняка разобьют, сочтут бесовским наущением или еще чего придумают, вряд ли кто оценить сможет.
Но человек предполагает, а бог располагает, не дождался я ответа от Юрия, на что надеялся до самого последнего момента. Похоже, дядька в числе условий новой докончальной грамоты потребовал у Бориса лишить меня убежища. Так что посидели мы, помозговали и, несмотря на призывы Патрикеева ехать в Литву, решили двинуться в Ярославль — там после художеств Юрьевичей меня, скорее всего, примут. А оттуда можно попробовать и Кострому урвать. Жена в безопасности в Серпухове, маман в ростовском монастыре, Липка в дальнем селе, деньги есть, люди есть…
Перед самым отходом Патрикеев с Федором еще пошушукались и с моего одобрения отправили несколько человек на Москву разными дорогами — и проведать, что там происходит, и вбросить московскому служилому люду мысль, что сейчас их всех с насиженных мест погонят и заменят галицкими. Во всяком случае, Юрию нужно иметь под рукой верных людей, так что перестановки и вытекающие из них обиды неизбежны. А нам некоторая фронда в Москве весьма полезна будет.
Пока мы в Твери сидели, лед уже больше недели как вскрылся, и отправились мы вниз по Волге. Водным-то путем куда сподручнее добираться, нежели полтыщи верст по кривым дорогам верхами задницу о седло отбивать и ноги трудить.
Нанятые тверские насады спокойно выгребали на быстрину, от ледяной еще воды крепко тянуло холодом, отчего на доски приходилось стелить овчины в два-три слоя, но устроились, притерлись и потек неторопливый быт средневекового речного путешествия.
Изредка скрипели весла, подправляя бег насада или отпихивая льдину, проплывали по берегам деревеньки, возились на непрогретых еще полях мужики, а я беседовал с Никулой.
— Худо что нет у нас митрополита. Он завсегда княжеские которы[7] утишал и к миру приводил, без него нестроение.
— А Иона? Он же наречен в Святейшую митрополию, местоблюстителем?
— Епископ-то рязанский? Муж благоверный, достойный, но греки царьградские уже поставили на митрополию Герасима, а он в Литве застрял, хоть и московит родом.
— Отписать ему, пригласить сюда, мирить меня с дядькой?
— Так вот он розмирья-то и боится, не едет! — хохотнул Никула.
М-да, куда ни кинь, всюду клин. Сплошной замкнутый круг.
Я отвалился на овчины и уставился в весеннее небо, отдавшись мыслям о переделке самогонного аппарата. Первые два я собрал на глиняной обмазке и оттого «спирт» имел странный привкус, но в Твери я посмотрел на медников и сообразил, что да как можно улучшить. Ведь что в самогоне хорошо? Гнать его можно из чего угодно, хоть из табуретки, а крепкие напитки тут практически неизвестны, меды стоялые — и все. Еще бутылки стеклянные наладить, можно такое ликеро-водочный завод развернуть! Торговать на всю Европу, в Орду сплавлять… Эх, мечты-мечты. Прибегут те же из Орды, спалят город, аппарат разобьют и конец заводику.
— Вот скажи, Никула, ты человек знающий, книжный, почему мы татар не бьем, а только отбиваемся? Ведь и литвины их били, и дед наш — значит, силы хватает?
— В большом сражении можем, но они же как вода, на ручьи распались и нету их. И больших сражений не любят, им что по нраву? Набежать, раскинуть крылья, да сгребать добычу.
— Так может, их на отходе бить? Вон, Федор Пестрый отбил же полон под Нижним?
Вот мне книжник да воеводы все по полочкам и разложили. Кочевник что в мирное время делает? На лошади скачет, из лука дичь стреляет, у соседей баранов крадет. А в военное? Правильно, на лошади скачет, из лука стреляет, у соседей крадет людей и все, что утащить можно. При такой организации социума кто умеет ездить верхом и в состоянии натянуть лук, — тот и воин, то бишь все взрослое мужское население бесчисленных улусов. Благодаря чему кочевники всегда могут создать качественный перевес на отдельном участке, а оседлым приходится растягивать и распылять силы.