Палата невелика, в гладко тесаных стенах резные лавки, да стульцы, да резной же стол, крытый вышитой скатертью, на которой играли отблески от цветных вставок в мелких переплетах окошек. Уже вступив в палату, Юрий Дмитриевич понял, что ошибся, явившись в праздничной сряде — я специально оделся без выпендрежа, в рубаху да домашний кафтанец. И потому дядя простецки снял дорогой зипун с жемчугами, шитый поверх лазоревого шелка золотыми цветами в кругах и клеймах, и сел за стол в одной рубахе, благо от печки в углу шел ровный жар.
Стараясь не отводить взгляд, я рассказал ему все подробности про стычку в Устюге, коя не была нужна ни мне, ни Василию — разумеется, не называя Волка. Его я услал подальше, как только узнал про визит, чтобы случайно не опознал кто из галицких.
Дядя выслушал спокойно, хоть его лежащие на столешнице руки и подрагивали, когда дело дошло до последних минут.
А потом, набычившись и глядя из-под седых бровей, потребовал:
— Выдай убийцу головой.
Да еще по столу пристукнул.
— Нет в том вины, Юрий Дмитриевич, — выдавать Волка я не собирался ни при каком раскладе. — Сам знаешь, за удаль в бою не судят. Да и человека моего в той стычке тож насмерть убили.
У меня и так верных людей раз-два и обчелся, так и они разбегутся, если я вернейшего из них отдам на расправу.
— То не удаль, — резко возразил дядька, — подло срубили, исподтишка.
— Василий сам полез, первым саблю вынул, — уперся я. — Могу на Святом Писании поклясться.
И размашисто перекрестился на образа.
Но дядька как смотрел, так и продолжал сверлить меня взглядом.
— Мне не веришь, так его дружинников спроси.
Побитых и пораненых в Устюге обиходили прямо там, на месте, а потом они вместе со мной добрались до Твери, откуда их отправили долечиваться в Москву. Была у меня чуйка, что их показания пригодятся, да и куда их еще девать — не тащить же в Литву?
— И спрошу, — с угрозой насупился родич.
— И спроси, коли тебе моего слова не достает, — уперся я. — но виру, по Русской Правде, как от Ярослава Мудрого завещано, заплачу.
Вот тоже проблемка государственного управления — законы здешние писаны аж четыреста лет тому назад. Срок не то чтобы запредельный, но даже за двести лет непрерывного действия Кодекс Наполеона во Франции сколько раз подправляли? Тем более, сколько всего со времен Ярослава Мудрого поменялось! И татар тогда никаких не было, и Литвы, даже великое разделение церквей еще не случилось! Вот разгребу самые срочные дела, засяду законы писать. Судебник какой, если не для всего княжества, то хотя бы для государевых городов и вотчин.
Дядька кинул еще несколько претензий, но я видел, что ему тяжело предъявлять за сына-беспредельщика. Сам-то Юрий всегда всегда строго соблюдал договора, жил по понятиям, за то и любим в народе. И который раз я подивился: это же чисто конкретно наши девяностые! Группировки — Солнцевские, Галицкие, Тамбовские, Тверские, — понятия, кликухи… Тут ведь кого не возьми, у каждого погоняло либо по месту, либо по жизни приклеилось. Чем, спрашивается, отличаются Добрынский от Тбилисского, Иван Можайский от Жоры Питерского, Дмитрий Меньшой от Шакро Молодого? Север, Красный, Цветомузыка — и Швибло, Лжа, Телепня. И не надо думать, что это только у нас так, все эти приставочки «делла», «фон» и прочие «ле» ни что иное, как обозначение крышуемой территории.
Все разборки — кто под кем ходит, да кто общак держать будет. Баскаки — смотрящие от хана, съезды князей — стрелки, дипломатия — разводки. Получается, что я в правильном направлении думаю, ведь на моих глазах уголовные авторитеты с развитием общественных отношений трансформировались в бизнесменов (ну, кто жив остался). Значит, нет у прогресса иного пути, кроме как разбойный беспредел превращать в капитализм. На стенах рабских бараков в древнем Риме писали «Да здравствует феодализм — светлое будущее человечества!», а я буду выращивать буржуазию. Она ведь откуда взялась — от буржуа, то есть жителей бургов, городов. А славяне города называют «место», и живут там мещане. Вот и будет буржуазия в русском изводе именоваться мещанством или гражданством. Значит, и в Устюге я все правильно сделал, пустил по нужному пути, и ровно так же надо поступать и дальше, всемерно множить число государевых городов.
От разговоров запершило в горле и по знаку моему подали запивки-заедки, кувшины с квасом и мою гордость — разноцветные бутыли с настойками. Даже сами стеклянные сосуды по нынешним временам стоят неприличных денег, пришлось у сурожских гостей заказывать, а уж содержимого такого точно ни у кого нет. Хотел я и стопки хрустальные, да их делают только в Венеции и толкают по астрономической цене, потратить бабаки только ради понтов я не решился, обошелся серебряными чарочками.