И тут раздался железный лязг обшивки. Задницу подлодки буквально выдернуло на поверхность. В иллюминаторы я увидел, как уровень воды начал стремительно падать…
ВВЕРХ
— Ну ты и сучара, конечно! — дед Пиксаров оттолкнул внучка от штурвала. — Ты что натворил-то, гадёныш⁉ Куда натыкал⁉
Тут кухня резко дёрнулась и начала крениться в сторону. Ещё пара секунд и пол наклонился под углом в сорок пять градусов.
— Твою же мать!
Дедуля Пиксаров скатился вниз, упёрся ногами в кухонный сервант, открыл смотровой лючок в полу, а там…
— Ох ё-ё-ё-ё.
А там, на натянутой якорной цепи, болталась подлодка. Будто бумажный кораблик на верёвочке, летающая кухня тащила его вдоль по Волге. В тот момент Пиксаров подумал о том, что у его внучка настоящий талант. Чтобы вот так, с первого раза, да не глядя забагрить подводную лодку…
— Петя! — закричал он. — Жми красную кнопку!
— Ыы-ы-ы-ыы!
— Жми, я сказал! Жми, жирная жопа, жми!
Пиксаров снова посмотрел вниз. Люк подводной лодки открылся и из него вылезла голова человечка. Человечек явно негодовал; орал что-то.
— ЧЕГО⁉
Тут человечек перестал орать и рядом с его головой возникло гигантское белое облачко, будто бы в комиксах. «ОТСТЕГНИ ЯКОРЬ СКОТИНА» — проступили на облачке крупные печатные буквы.
— Да как же я его тебе отстегну-то? — сказал Пиксаров, тяжело вздохнул и посмотрел на внука. — Петя, твою мать! Ты там жмёшь или нет⁉
— Жму-жму!
ПХ-Х-Х-Х-Х! — зашипели горелки. Кухня вновь начала набирать высоту.
— Жми, не отпускай!
— Жму!
ПХ-Х-Х-Х-Х! — очередной рывок и пол наконец-то вернулся в нормальное положение. Пиксаров утёр со лба холодный пол и снова выглянул в лючок. Теперь подлодка болталась уже над водой. «НЕ ОТСТЁГИВАЙ!» — было написано на облачке, — «ПОЖАЛУЙСТА НЕ ОТСТЁГИВАЙ!»
— Ну да, конечно, — сказал Пиксаров. — Щаззз…
ВНИЗ
Пу-пу-пу, блядь…
Стало быть, улететь из города — не такая уж неосуществимая затея. Вот только как⁉ Как, блядь⁉ На подводной лодке⁉ Как такое вообще возможно⁉ Ну почему на пути к титулу эрцгерцога я вечно следую по самым всратым; самым упоротым маршрутам⁉ Ну почему дорога к богатству и благоденствию вымощена болью и чепухой⁉ НУ ПОЧЕМУ⁉
А впрочем… похуй.
Попробую хотя бы разок просто расслабиться и посмотреть, что будет дальше. Бля буду, это ещё не конец.
— Не бойся, Вась, — сказал я сестре и улыбнулся. — Всё будет хорошо, вот увидишь.
— Не будет! — закричала Васька. — Не будет! — и тыкнула пальчиком в иллюминатор. — Смотри туда! Смотри!
Я посмотрел.
Ох пу-пу-пу…
Ох пу-пу-ру-пу-пу…
Внизу, прямо под нами, я увидел тот самый ужас, который до этого уже успел повидать в роликах местных жителей. Да, это он. Гигантский улей. Сотни, а может быть даже тысячи хитиновых тел, которые ползают друг по другу, пинаются, переплетаются, а может быть даже и эт-самое… ласкаются?
Сейчас мы пролетали ровно над ульем.
— Моё личное бусидо, — прошептал я вслух, еле слышно. — Дорога чепухи и боли, — и ни на миг не удивился, когда в этот самый момент…
ВВЕРХ
— Э-э-Эх! — Пиксаров размахнулся что есть мочи и в очередной раз рубанул пожарным топором по дереву. Балка чуть хрустнула, подумала о своём, — о балочьем, — затем прогнулась; тут уж затрещала от души, надломилась окончательно и нехилый кусок пола вместе с цепью, якорем и подлодкой полетел вниз…
ВНИЗ
Мы вошли в улей с омерзительным чвяканьем. Хрустел хитин, ломались панцири и кости, плоть заражённых клонов плющилась под тяжестью подлодки. С каждой секундой мы погружались в эту жужжащую мясную трясину всё глубже и глубже. Глубже и глубже.
Бах! — а это, кажется, была крыша НИИ.
В какой-то момент мы наконец-то перестали падать и остановились. Вышегор выключил двигатели; винты перестали вращаться.
Темнота. Духота. Шебуршание панцирей по металлической обшивке подлодки и мерный гул пчелиного улья со всех сторон. На секунду я подсветил иллюминатор фонариком от телефона — снаружи копошилось месиво из страшных, злющих пчелиных рож.
Васька прижалась ко мне что было мочи, и я почувствовал, как девочка дрожит от страха. Бомбожопки притихли, Вышегор перестал ругаться, Бигдик перестал молиться. Вот только Романов, сука, так и не перестал храпеть.
Все мысленно прощались с жизнью.