Нотт разочарованно прикусил щеку, втягивая в себя скулу. Перешагнул через себя, значит. Начал разговор первым. Непроходимый кретин. Свалить бы сейчас, черт… это слишком даже для него.
— Нет, Гермиона. — один Мерлин знал, как стыдно (хотя он не понимал, чего стыдился) ему было в этот момент. Его все сильнее привораживала красота этой девушки. Взрослая зрелая дикая красота. Мертвая пустая, но идеальная красота черт лица. — Я учился с тобой в Хогвартсе, на одном курсе. Правда, мы не пересекались, и я со Слизерина… и я, хм, пожалуй, вернусь к себе… Мерлин, прости, честно… я не хотел потрево…
— Погоди, ты… Ноттингем? — ее глаза оживились, и губы дрогнули в улыбке. Настоящей, мать его, улыбке. Нотт затаил дыхание.
— Нотт, Гермиона, просто Нотт. Теодор Нотт.
— Черт, точно! Прости…. простите, мистер Нотт. — Гермиона развернулась к нему теперь всем корпусом вместе со своей искрящейся голодной улыбкой. Темные глаза с красными прожилками заглядывали в его. Она казалась действительно заинтересованной, может, даже она рада их встрече. Нотт моргнул. Гермиона обнажила жемчужные ровные зубы.— Я помню тебя, мы совпадали на нумерологии. — она хмыкнула. — Сейчас я не очень люблю погружаться в прошлое. И я предпочитаю его не помнить, но встретить кого-то, кто пережил войну и даже неплохо сохранился, это довольно приятно, знаешь ли. — улыбка Гермионы начала медленно отцветать. На лицо возвращалось уже привычное замершее оцепенение. Острая матовая кожа светилась странным блеском.
Тео не мог не усмехнуться. Довольно приятно.
— Если кто-то и мог сохраниться, то только в Ирландии. — он наклонился ближе к ее уху, доверительно прошептав. Его захлебнули эмоции. Ему казалось, что перед ним совершенство.— Я, например, состою в розыске нашего доблестного Лорда.
На Гермиону это не произвело впечатления. Она пригладила волосы (Тео заметил, у нее проколот хрящ уха) и постучала короткими обломанными ногтями по столу.
— Особо опасен? И что же вы такого натворили, господин гангстер? — Гермиона пыталась шутить, а между тем взгляд ее начинал твердеть, все сильнее подвергаясь знакомой пелене. Она больше не смотрела на Тео. Просто замерла, уставившись на одну точку и цепенея. Нотт пялился, пожирая этот сухой идеальный профиль с мертвичной бледностью глазами.
— Твой кофе и газета, Гермиона. — к столу подкатился Кребб с подносом. Гермиона вздрогнула, принимая заказ. Взгляд по-прежнему был покрыт толстой пленкой странных эмоций, и она испуганно дернулась. Увидев тучное лицо перед глазами, Гермиона начала приходить в себя. Она сощурилась, словно готовящаяся к прыжку пантера.
— Благодарю вас, мистер Кребб. Ваш кофе воскрешает. — она отстранено улыбнулась. Тео заметил, как пальцы ее правой руки слегка скрючило от напряжения, но Гермиона поспешила убрать ее под стол. Между тем Кребб выглядел весьма польщено.
— Это действительно есть непреложная истина. — на этих словах его жесткое морщинистое одеревенение на лице сменилось каким-то страшным видом радости. Тео поспешил посмотреть на Гермиону. Она выглядела вполне нормально, если забыть о стиснутых мышцах напряженных скул. — кофе Колумбия Богота отличается насыщенным тонким ароматом и мощным, но в то же время мягким вкусом, наполненным тонами миндаля. — пока из Кребба лился поток данного странного содержания, Тео получил богатую пищу для размышлений. А еще он ненавидел кофе. Особенно это креббовское пойло. И самого Кребба. И его толстую жену. Единственной причиной его сегодняшнего визита в “Кребб и Медельин” стала газета.
— Я очень люблю Колумбию Боготу, сэр. — Гермиона судорожно перевела свой взгляд на него. — И я очень рада, что могу приходить за этим кофе к вам. Вы и миссис Ирма настоящие жрецы своего дела. Наверное, я бы просто скончалась от нехватки сна, если бы не эта кофейня. — Гермиона подарила Креббу ту самую лучезарную и как-будто голодную улыбку. И он казался вполне довольным: Кребб не утратил всей общей мерзотности своего облика, но после слов Гермионы почти стал похож на просто злого человека.
— Это тоже непреложная истина, Гермиона. Моя королева кубков знает свое дело. — и он удалился вперевалочку, не забыв сообщить, что через пятнадцать минут закрытие.
Тео скривился. Отвратительно.
— Продолжим разговор? За пятнадцать минут многое не расскажешь. — уголки ее губ дрогнули. Нотт снова залюбовался: его поражала идеальность ее лица и белизна зубов. Словно она не была человеком. Ни морщинки, ни скола. Его тянуло к ней неведомой силой, как тянет морехода к русалке. На верную гибель.
Тео всегда был вежливым мальчиком, а Гермиона его зацепила. Ну уж нет! Эти пятнадцать минут они потратят на разговор. Даже если самой подходящей темой станет обсуждение варева Кребба.
— Хорошо, тогда объясни хотя бы, как ты пьешь этот отвратительный напиток, которым торгуют Креббы?
Из всех тем, которые смог бы выбрать Тео, данная была самой неудачной. Он понял это, когда сквозь носогубный подъем Гермионы прошла какая-то совсем уж дикая судорога, которую она, правда, быстро поймала. Она сжала челюсти, на секунду отворачиваясь в сторону.
— Я не хотела бы говорить об этом с малознакомым человеком, но ты спросил. А если я не выпущу это из себя, мне станет… плохо. —вдруг спустя минуту Гермиона поспешно, задыхаясь, начала.
Истерично перебирая сухими бледными губами у краев и трескавшимися и красными внутри она продолжила.
— Боггота Колумбия — любимый сорт кофе у моих родителей. Был. Раньше. Давно. И этот сорт, как и воспоминания об утре, начинающимся с этого глубокого аромата — единственное, что у меня осталось… мои родители погибли. А когда я прихожу сюда, вижу этого — может он кажется тебе страшным, но это не так — человека и его жену, потерявших сына… чувствую кофейные зерна. Мне легче. По крайней мере, я знаю, что не одинока. Мы, в каком-то роде, ощущаем единение и справляемся. Можем существовать дальше. Я изменилась. Все изменилось. Ты скоро узнаешь. Насколько.
Гермиону немного потряхивало во время своей речи. Она вздрагивала, когда сильно сжимала челюсть. И вместе с ней дрожали пушистые идеальные кудряшки. Гермиона обернулась в нему. Сухие и красные глаза острого лица смотрели на Тео. Как она была красива: словно смерть, сошедшая с картин художников в образе обольстительницы.
И почему-то ему… ему! Робкому неудачнику, нерешительному эгоцентрику, провалившему и испортившему все свое будущее, захотелось поцеловать ее. Он только сегодня лишился абсолютно всех шансов на карьеру, он уже попал в опалу нового правительства, он уже прогорел. Выгорел буквально во всем.
Но сейчас он видел перед собой что-то неведомое. Какое-то неземное, но знакомое существо. Дикое, но близкое, прекрасное, но несущее гибель. Он чувствовал это. Чувствовал и тянулся каждой клеткой души. К красоте.
Ему казалось, что перед ним сидит совершенство. Она была какой-то необузданной в это своей непонятности. Он не мог понять, живое ли перед ним сидит существо или мираж. Но, Мерлин, как же его тянуло к ней.
Он уже не слушал последние ее слова, он весь был в ней. Нотт тупел от диких и ненужных чувств.
Его затопили самые странные эмоции, похожие на какое-то пьяное удовлетворение.
Он так расчувствовался, что просто не смог не поцеловать ее.
И он это сделал.
Дотронулся до бескровных кофейных бледных губ, утопая в собственном кофейном вкусе Боготы. С насыщенным тонким ароматом и тонами миндаля. И в нем не было абсолютно никакой горечи.
Он умирал внутри, Тео словно вкусил что-то запретное и неземное. Она…
Мерлин, пощади. То был не поцелуй, то было испытание, грехопадение. Он чувствовал, что смертные люди не способны испытывать подобное.
Нотт смаковал вкус соприкосновения на губах, пока внутри не начало распарываться что-то новое. О нет. Раскрылась новая нота поцелуя.
Не Богота. Так что же!
Знакомое?
Несомненно.
Особенное?
О да.