— О двух ротвейлерах, охранявших лесопилку, и которых загрызли при ограблении.
— Ах, об этих! — облегченно вздохнул он. — Не обращайте внимания. Всего лишь слухи.
— Слухи?!
— Конечно! Жизнь у нас небогата событиями, а потому любое мало-мальское приключение немедленно обрастает целым ворохом несуществующих подробностей, — лейтенант аккуратно загасил сигарету и бросил окурок в банку. — Одни видели огромные следы у себя на огороде, другие слыхали о задранной корове в соседней деревне, да мало ли что еще говорят.
— Корова? — оживился Евгений. — Правда?!
— Новые слухи родятся быстрее, чем я успеваю опровергать старые. Не берите в голову.
— То есть… — журналист на секунду запнулся, прикидывая, с какого фланга ему зайти теперь, — то есть вы отрицаете очевидные факты?
— Для меня факт — это то, что записано в протоколе.
— Значит, в вашем протоколе записано не все.
— Вы уверены? Откуда у вас такие сведения?
Евгений чуть было не брякнул, что своими глазами видел место преступления и кровавые следы на земле, но вовремя прикусил язык. С формальной точки зрения его проникновение на территорию лесопилки являлось, разумеется, незаконным, и могло повлечь за собой определенные неприятности. Он решил пойти в обход.
— Но как вы собираетесь отвечать людям на вопросы, которые у них появляются? Они же будут задавать их вам.
— Как-нибудь справлюсь.
— Вместо того чтобы разобраться и успокоить своих соседей, вы скрываете от них правду и элементарно прячете голову в песок!
— От того, что я начну потакать чьим-то фантазиям и комментировать разные домыслы, никому спокойней не станет! А чтобы скрывать от кого-то правду, до нее сначала следует докопаться.
— Но вы, как я погляжу, даже не пытаетесь.
— Если хотите, можете настрочить на меня жалобу и вручить ее вышестоящему начальству.
— Да нет, зачем? Я что-нибудь другое придумаю, — Евгений хитро прищурился. — «Полиция покрывает Верховецких живодеров!» — как звучит? По-моему, неплохо.
Участковый посмотрел на него так, что стало очевидно — теперь он бы утопил надоедливого журналюгу при первой же возможности и с большим удовольствием.
— Клевета — дело подсудное, — заметил он осторожно.
— Наше издание имеет богатый опыт судебных баталий, но, признаюсь честно, подобная перспектива не радует меня точно так же, как и вас.
— Чего вы добиваетесь? — спросил лейтенант, наконец.
— Я хочу понять, что именно произошло здесь два дня назад.
— Я не знаю.
— А как насчет того, чтобы провести соответствующее расследование, опросить людей, собрать улики. Вы хоть что-нибудь из этого предприняли?
— Опросить людей, говорите? — переспросил полицейский и покрутил головой, будто разминая затекшую шею. — А вы знаете, какой вчера был день?
— Вчера? Суббота, насколько мне известно, — ответил Евгений, недоумевая, куда тот клонит.
— Вы в курсе, как наши сограждане, выезжающие на выходные за город, проводят обычно субботние вечера?
— Примерно представляю.
— Пьянки, песни, шашлыки, хождение по соседям за добавкой, пара-тройка обязательных потасовок с последующим братанием и все такое прочее до самого утра, так?
Евгений кивнул.
— А знаете, что творилось здесь прошлой ночью? — участковый обвел рукой поселок.
— Что?
— Тишина. Мертвая.
— ???
— Никто не шатался по улице, не пел песен, не переругивался с соседями. Все сидели по домам и квасили молча. Люди были так напуганы, что, даже напившись до полного непотребства, ни один человек так и не осмелился выйти на улицу.
— Вам бы только радоваться, — съехидничал Евгений.
— И я бы радовался, будь такой результат следствием моих усилий по повышению сознательности наших сограждан, но ведь это не так. Они, наоборот, ждут от меня разъяснений, ждут, чтобы я их успокоил. Несколько семей вообще, как только узнали о том, что тут стряслось, сгребли детей в охапку и укатили назад, в свою Москву или Тверь, — лейтенант с укором посмотрел на журналиста, — а вы предлагаете мне пройтись по дворам, порасспрашивать…
— Разве расследование всех обстоятельств совершенного преступления не является вашей прямой обязанностью?
— Моя задача — следить за тем, чтобы жизнь в Верховцах текла спокойно и размеренно, как равнинная река. Без бурных стремнин, порогов и перекатов. А если кто-нибудь и бросит в нее камень, то поднятые им волны должны как можно скорее улечься, чтобы жизнь вернулась в привычное русло. Если, конечно, никто не будет ее специально баламутить.
— И истина вас совершенно не интересует?