Проклятье! Этого еще не хватало! Втайне Вива рассчитывала, что Великий Угрюмец, как теперь она мысленно называла Гая, подружится на пароходе со своими ровесниками и у нее будет время на то, чтобы писать свои заметки. Ничего подобного не произошло: он болтался в одиночестве на палубе, курил сигареты да сидел в столовой за одним столом с Вивой. Если бы он предпринял хотя бы минимальные усилия к общению, возможно, она и простила бы его, но разговаривать с ним было невозможно. Не то чтобы она сама горела желанием играть в карты в джин рами, или хлопать свернутой в трубку газетой по бумажным лягушкам, или сидеть в игровом салоне с прилепленной ко лбу надписью «Мария Королева Шотландии». Но это было частью корабельной жизни, и полное отсутствие у него интереса к таким развлечениям начинало ее раздражать. Ей уже казалось, что они оба парализованы его робостью, если это была робость.
– Что же вы ответили?
– Что вы сами скажете ему, когда закончите свои дела.
Ясно, что мисс Сноу считала их отношения странными. Несколько раз она спрашивала, почему его родители не выбрали в компаньоны пожилого мужчину или хотя бы пожилую женщину, и, кажется, была убеждена, что без него Вива «распрекрасно проводила бы время на пароходе». «Но ничего, дорогая моя, – заявила она несколько дней назад, к досаде Вивы, – через неполных две недели мы прибудем в Индию, а там полно мужчин, ищущих молодых женщин, таких, как вы». Как будто творческие усилия Вивы служили лишь ширмой для иных, более земных планов.
Впрочем, у мисс Сноу имелись собственные проблемы – новая школа в новом месте, страх перед одиночеством, нехватка денег и вина перед престарелой матерью, оставленной в дорсетском пансионе для благородных леди.
В столовой первого класса гудели оживленные разговоры, когда Вива вошла туда вечером. Помещение было помпезное, с росписью стен, зеркалами и массивными люстрами. Девушке, питавшейся до этого консервированными сардинами и вареными бобами, разогретыми на примусе, который она прятала под кроватью, все это казалось прекрасным сном. Ей с трудом верилось, что она может сидеть среди такой роскоши и глядеть на официантов, снующих между столиков с серебряными подносами, на буфеты, полные экзотических фруктов и хороших вин, а иногда на бурлящий мир кухни, ненадолго открывающийся за дверями-вертушками.
Окинув взглядом салон, она с досадой увидела, что в углу ее ждал Гай Гловер, бледный и, как всегда, недовольный. Когда она подошла к столику, он поднял на нее глаза и вяло пошевелил рукой.
Стало гораздо жарче – 102 градуса[14], по словам одного из пассажиров, полковника Прайса, который в то утро замучил Виву рассказом о своем карманном термометре и его достоинствах. Пассажиры переоделись в летние наряды – легкие платья, смокинги. Но Гай по-прежнему носил длинное черное пальто и выделялся среди всех словно гробовщик на свадебной церемонии.
Три официанта вскочили, когда она села за столик, Гай даже не привстал.
Она отметила, что он скверно выбрит – на подбородке остался кустистый пушок, рядом был виден порез, залепленный клочком ваты.
Официант вручил ей меню. За соседним столиком раздался взрыв смеха. «Молодежь», как пожилые пассажиры именовали всех, кто был моложе тридцати, пробовали друг у друга кушанья. Роза и Тори сидели с двумя женщинами, имена которых она не знала, и молодым чиновником по имени Найджел. Роза засмеялась, и светлая прядь упала ей на лицо. Молодой морской офицер наливал вино в бокал Тори. Та кокетливо хлопала ресницами. Недавно она призналась Виве, что ей хочется любви.
– Извините за опоздание, – сказала Вива.
– Я и не заметил, – буркнул Гай. Он невольно встретился с ней взглядом и тут же отвел глаза.
– Вы уже заказали себе что-нибудь?
– Еще нет.
С тяжелым чувством долга она взяла в руки меню.
– Так что вы хотите?
– О господи, если бы я знал.
– Sole Véronique из дуврской камбалы – блюдо дня. Полагаю, очень вкусное. – На самом деле она понятия не имела, но надо же было что-то сказать. – Еще стейк Россини. Лобстер термидор. – Блюда на «Императрице» были потрясающие; кто-то сказал, что это как-то зависит от того, что кухонные плиты топили дровами. – Как хорошо, – добавила она, – что сегодня в меню есть Pommes Dauphinoise («Картофель Дофинуа»[15]).
– Вообще-то, я тоже умею читать. – К его лимитированному инструментарию общения добавился нервный сарказм.
15
Картофель Дофинуа (