Я сбилась с дыхания.
Лайзо подхватил мальчика, одновременно прижимая к себе, резко отступил назад, удерживая равновесие, но всё же устоял, а затем бережно уложил ребёнка на пол немного в стороне.
– Теперь второго!
Кеннет был тяжелее, но и с ним Лайзо справился, хотя одна из досок и сломалась прямо под ногой. Потом Мадлен зачем-то скинула корзину – и застыла.
– Теперь ты! Не бойся, я поймаю! – крикнул Лайзо, улыбаясь и раскидывая руки в стороны. Если он и сомневался, то никак не показывал этого. – Ну же, смелее!
Ещё часть стены опасно затрещала – и осыпалась горой дымящихся обломков. Огонь ревел уже, кажется, повсюду, оставляя единственный путь отступления – через холл и провалившееся крыльцо. Дым разъедал глаза.
– Мадлен, скорее! – позвала я и закашлялась. – Пожалуйста, не бойся!
А она вдруг посмотрела на меня, прижала руку к груди, комкая платье так, словно хотела выскрести сердце сквозь рёбра – и покачала головой.
– Мадлен! – закричала я снова. – Мадлен, пожалуйста! Я тебя умоляю, скорее! Мэдди!
Она отступила на шаг, а затем развернулась и пошла по балке обратно, к сцене. И с ужасающей ясностью я осознала, что Мадлен не собиралась спускаться.
Она хотела остаться там.
– Лайзо… – прошептала я, но он услышал и обернулся. По лицу у меня текли слёзы и впитывались в платок. – Лайзо, пожалуйста… сделай что-нибудь… Лайзо, прошу, я…
Взгляд его на мгновение потемнел. А затем лицо снова озарила улыбка, спокойная и уверенная, как у человека, который собирается совершить невозможное, потому что другого выхода нет.
– Если вы так желаете… если ты этого хочешь, – ответил он со странной интонацией. – Иди сюда. Уложишь детей в корзину и вынесешь на улицу. Постарайся не провалиться в дыру, – добавил он пугающе ровно и, оглянувшись, направился к наполовину обвалившейся балке около помоста. Одним концом она упиралась в стену немного ниже от потолочных перекрытий, а другим – в пол. Похоже, именно по ней Мэдди поднялась наверх, но сейчас нижний край, слишком близко расположенный к сцене, уже тлел и дымился. – Леди Виржиния, да не стойте вы на месте! – рявкнул вдруг он, не оглядываясь, словно видел меня даже спиной, и ускорил шаг.
Я точно очнулась.
У корзины было две ручки с одного бока – видимо, для того, чтобы нести её за спиной. Кеннет и Чарльз, кажется, крепко спали. Попытки разбудить их ничего не дали, и тогда я наконец последовала совету Лайзо и уложила мальчишек обратно в корзину, а затем попыталась взвалить её себе на плечи. Удалось мне это далеко не с первой попытки.
Сцена к тому времени заполыхала так, что больно было смотреть.
С трудом я различала за клубами дыма силуэт Мэдди, стоящей у дальнего конца балки. Лайзо только-только добрался до потолочных перекрытий…
Доска хрупнула под ногой; я отшатнулась и едва не свалилась в провал вместе со своей драгоценной ношей.
«Нельзя отвлекаться, – пронеслось в голове. – Смотреть только вниз. Вниз».
Преодолеть холл мне помогло чудо, не иначе. А ещё – понимание, что если я временно оставлю хоть одного из мальчишек здесь, то за вторым могу уже и не успеть вернуться. Всё здание театра уже трещало так, словно его раздирали на части великаны. От дыма грудь кололо, а на языке было горько, и даже платок не помогал.
По гнилым доскам, переброшенным через дыру меж ступеней, я сбежала из последних сил, повторяя про себя беспрестанно: «Святая Генриетта, святая Роберта, святой Кир… хоть кто-нибудь… Святая Генриетта…», и, едва добравшись до твёрдой земли, рухнула на месте.
– Лиам! Юджи! – позвала я, не надеясь, что меня услышат. – Сюда!
Но они услышали.
После сухого, дымного жара в пылающем здании воздух обжигал грудь. В глаза словно песку ветром насыпало. Я стояла на коленях и надрывно кашляла, растирая лицо ладонью, и когда меня подхватили сразу две пары горячих рук, то это показалось видением, галлюцинацией.
– Ты полегче, полегче, – раздался дрожащий голосок Юджи. – Мальчиков отнеси к машине, а я леди Виржинии дойти помогу. Ну же, леди Виржиния, поднимайтесь, пожалуйста. Тут уже угли сыплются, стена вот-вот рухнет, страшно же…
Едва осознавая происходящее, я позволила забрать у себя корзину и поднялась на ноги, едва ли не повисая на Юджинии. Земля рывком поднималась на дыбы и раскачивалась, как палуба корабля в шторм. Запах гниющего мусора уже даже не казался противным, наоборот, успокаивающе-сладковатым. В горле словно стоял ком.
Но не успели мы сделать и два десятка мучительно трудных шагов, как раздался оглушительный грохот, пробирающий до самых костей. Смаргивая слёзы, я обернулась через плечо – в тот самый момент, когда здание театра сложилось внутрь, и смешались в одном пылающем горниле раскалённые камни, обугленные балки и доски, остатки реквизита и растрескавшаяся черепица.