Тут я наконец рассмеялась, отпуская призраков этой ночи – и подозвала Мэдди, чтоб она принесла вощёной бумаги.
Иначе начинка пирога грозила нанести и без того потрёпанному пальто Эллиса непоправимый урон.
Дядя Клэр о визите детектива не обмолвился ни словом. Он любезно распрощался с Георгом и миссис Хат, церемонно кивнул Мадлен и направился к автомобилю, не дожидаясь меня. Когда же я наконец вышла из кофейни, то застала прелюбопытную картину: Клэр, устроившись на заднем сиденье прямо за водительским местом, с мрачной отстранённостью тыкал в плечо Лайзо длинной булавкой наподобие шляпной. Сам Лайзо сохранял пугающую неподвижность и делал вид, что он всецело поглощён чтением перевёрнутой газеты в темноте.
– Дядя, вам не кажется, что это уже слишком? – с укором поинтересовалась я, оказавшись в автомобиле.
Клэр всё с тем же рассеянным выражением лица уколол булавкой собственную ладонь и вздрогнул.
– Такой же терпеливый, как Джул, – произнес он ровным голосом загадочную фразу и умолк уже до самого прибытия в особняк, где тут же пожелал доброй ночи и поднялся в свою комнату.
В пустом холле остались мы втроём – я, Магда и Лайзо.
– И что это нашло на дядю Клэра? – вырвался у меня вопрос. И, хотя ни к кому конкретно я не обращалась, ответил Лайзо:
– Задумчивость на него нашла, вот что. Вы, леди Виржиния, слыхали, как тем летом в зоологический сад к пантере в клетку собака бродячая забралась?
– Я слыхала! – неожиданно откликнулась Магда, разом стряхивая сонливость. – У нас все об этом только и говорили, вот ей-ей!
Лайзо посмотрел на меня, но я лишь покачала головой – прошлым летом после смерти Эвани мне было не до зоологических садов.
– Так вот, забралась собака, значит, в клетку. А пантера, видно, в печали была, загрустила вдали от дома-то, – продолжил Лайзо задумчиво. – Сцапать-то собаку она сцапала, но задирать не стала. Прижала лапой вот эдак и то когти выпустит, то снова втянет… И так целый час.
– А что собака? – полюбопытствовала я.
– А собака смирно лежала, – невозмутимо ответил он. – И живая осталась. А начала бы дёргаться и скулить – тогда б её точно загрызли.
– Занимательная история, – согласилась я. – Однако не могу сообразить, к чему вы её рассказали, мистер Маноле.
Он белозубо ухмыльнулся:
– Да просто так, позабавиться. Доброй ночи, леди Виржиния.
– Доброй ночи, – эхом откликнулась я.
Затем он поклонился и вышел на улицу – видимо, чтобы перегнать автомобиль в гараж. Магда вздохнула с восхищением; я посмотрела на неё, но спрашивать ничего не стала.
Успех Лайзо у особ женского пола был воистину необъясним.
В тот вечер я пренебрегла указаниями доктора Хэмптона и отказалась от чашки горячего бульона перед сном. Видимо, на голодный желудок ложиться всё же не стоило, потому что на ум стали приходить исключительно неприятные мысли – о пожаре в театре, о Мадлен, о смерти леди Милдред… Несмотря на запредельную усталость, мне долго не удавалось заснуть. Перины казались жёсткими, точно набитыми соломой; подушки быстро нагревались под щекой, и приходилось всё время переворачивать их на другую, прохладную сторону; одеяло то сбивалось в ком, то вообще уползало под кровать… Промучившись с час, я поднялась, чтобы попить воды, и внезапно заметила, что контур двери словно очерчен ярким светом. Из коридора, к немалому моему удивлению, раздавались незнакомые голоса, и один из них, женский, высокий и красивый, выделялся особенно.
Беззвучно переступая по ледяному паркету, я подошла к двери, толкнула её…
…и оказалась в совершенно незнакомой комнате.
Точнее, в каком-то странном зале с необыкновенно высокими потолками, разгороженном длинными плотными занавесями. Яркий свет исходил от деревянного настила на полу – доски словно были охвачены пламенем, но никакого жара не ощущалось. Голоса по-прежнему раздавались поблизости. Недолго поколебавшись, я откинула ближайшую занавесь – и едва не столкнулась с высокой мрачной дамой в карнавальной маске Чумного Доктора.
У меня сердце едва не остановилось.
Но прежде, чем я сумела пролепетать что-либо в своё оправдание, дама, шелестя чёрными юбками, прошла сквозь меня и скрылась в лабиринте пропылённой ткани.
«Сон, – догадалась я с опозданием. – Всего лишь сон».
После этого стало отчего-то спокойно.
С каждой отдёрнутой занавесью голоса становились громче. Вскоре уже можно было различить не только интонации, но и отдельные слова. Особенно одно, которое повторялось снова и снова:
– Дрянь! Ты посмотри, какая дрянь!
Последнюю занавесь я прошла насквозь – и выскочила в комнатушку, сплошь уставленную напольными вешалками, сундуками и шкафами. Даже стена, вплоть до самого потолка, была испещрена крючками – железными, медными, грубыми деревянными, простыми гвоздями… И всюду висели платья, разодранные лифы, нижние юбки, панталоны и шляпки всех цветов.
А в центре комнаты метались три человеческие фигуры – две пылающие и одна чёрная, точно погасший уголь.
Одна женщина, яркая, точно пламя, избивала другую, тёмную, помелом, словно заправская ведьма, и вопила, не переставая:
– Не бери! Не бери, кому сказала, дрянь! Не бери чужого!
Женщина на полу уже даже не пыталась прикрываться, только вздрагивала каждый раз и хрипло всхлипывала. Высокий мужчина в маске быка наблюдал за ней, скрестив руки на груди.
– За что на сей раз? – Голос его звучал пресыщенно и устало.
– Платье! Эта мерзавка надела моё платье! – прошипела женщина и резко отвернулась, закрывая лицо руками. – У-у-у, ненавижу! Смотри, не подохни, тебе ещё убираться здесь, – бросила она своей жертве сквозь зубы и тут же обратилась к мужчине уже другим, пленительно нежным голосом: – Я устала. У меня болит голова. Дашь мне лекарство?
Он обнял её, прижимаясь чудовищной бычьей маской к пылающему лицу.
– Конечно, я дам тебе лекарство. Дорогая моя Мадлен…
И в то же мгновенье пара вспыхнула, как брошенное в камин письмо – сначала силуэт почернел, затем посерел и начал расползаться рыхлыми хлопьями. Отчётливо потянуло горелым жиром.
Дыхание у меня перехватило. Я отшатнулась, расцарапывая ногтями собственное горло, оступилась, запуталась в занавесях и начала заваливаться на спину – чудовищно медленно. В глазах начало темнеть. И последним, что отпечаталось в помутнённом разуме, была та самая чёрная женщина: она стояла на коленях, горстями сгребала белёсый пепел и запихивала его себе в рот, давилась, кашляла, но глотала, глотала…
Проснулась я в мокрой насквозь сорочке, словно всю ночь меня била лихорадка, и долго не могла заставить себя вызвать Юджинию. Затем кое-как облачилась в пеньюар, пригладила взъерошенные волосы и позвонила в колокольчик. Но вместо того, чтобы распорядиться о тёплой ванне и поскорее смыть с себя липкое ощущение кошмара, я зачем-то приказала в первую очередь принести мне новую тетрадь для записей – на ремешке, с крохотным замком. Умница Юджи не стала задавать лишних вопросов – сделала книксен и убежала исполнять поручение. И лишь получив вожделенную тетрадь, я задумалась, зачем вообще это мне понадобилось.
Пока сон ещё ярко стоял перед глазами. Запахи затхлой ткани, ощущение живого огня под ногами, першение в горле из-за жирного пепла… Но мне было хорошо известно, что пройдёт час, другой, третий – и детали начнут стираться из памяти, а образы поблекнут. Сейчас я бы уже не вспомнила сны о приюте святого Кира Эйвонского и о детстве Эллиса.