Горло сводит; я раскашливаюсь, жмурюсь, утираю непрошенные слёзы, но когда снова открываю глаза, то обугленные развалины подо мною уже топорщат рёбра балок, а дым обращается вонючим эйвонским туманом.
«Театр Уиллоу», – шепчет ночь над Бромли.
На выщербленной мостовой напротив театра замерла женщина в жёлтом платье; за спиной у неё большая плетёная корзина, а в корзине – два мальчика.
Я перевожу взгляд в сторону – и вижу, как в конце улицы с подножки кэба спрыгивает девушка, прижимая к груди что-то чёрное, металлически блестящее.
Вглядываюсь в её лицо.
Вспоминаю, кто я.
И спокойно открываю глаза.
Моя собственная комната выглядела пугающе чужой. Ловец снов раскачивался в изголовье кровати, точно от ветра; лопнувшие нити свисали с почерневшего кольца основы.
– Интересно…
– И это первое, что вы говорите, очнувшись, – нервно усмехнулся Лайзо. Я скосила на него глаза и с трудом удержалась от гримасы: в голову точно пружинами ввинчивалась боль.
– Сколько прошло времени?
– Почти час, – откликнулся другой голос, нежный, девичий. Мне с трудом удалось узнать его.
– Юджиния, – выдохнула я и попыталась встать, опираясь на постель. Руки тонули в перинах. – Юджи, как ты себя чувствуешь? Что произошло?
– Ох, леди Виржиния… Такой страх тут творился… такой страх!
Она обняла меня, помогая хотя бы сесть – для начала. Тело сковала болезненная слабость. Всё вокруг казалось ненастоящим, и люди, и предметы. Лиам, замерший в изножье моей кровати, напоминал куклу. Юджиния – призрачное видение, мираж, и даже тёплые её руки не могли разрушить этого впечатления. Лайзо, в нарушение всех мыслимых правил, стоял около моей кровати, опираясь рукою на изголовье. Впрочем, некому было попенять на такое бесстыдство – больше никто не нарушал покой моей спальни.
Лишь два ребёнка, я и он.
– Где миссис Мариани? И Мэдди?
– Паола Бьянки в своей комнате. Спит, – коротко ответил Лайзо и отошёл к рабочему столу. Сцедил из глиняного кувшина дымящийся отвар через ситечко, поставил чашку на поднос и протянул мне: – Пейте. Вам силы нужны. А я покуда расскажу, что знаю.
– Будьте так любезны, – светски кивнула я, не столько для него, сколько для Юджинии с Лиамом, бледных, но отчаянно храбрящихся.
История выходила не слишком приятная.
Около десяти вечера Юджиния уложила детей спать, а сама осталась в смежной комнате – взяла книгу и решила повторить последний урок Паолы по аксонской литературе. Около половины одиннадцатого навалилась неодолимая сонная истома. Затем во входную дверь громко постучали. Удостоверившись напоследок, что мальчики крепко спят, Юджи спустилась в холл.
Оказалось, что это вернулись из кофейни Паола и Лиам.
Внезапно наверху раздался детский крик. Гувернантка кинулась вверх по лестнице, Лиам – следом. Юджиния, всё ещё сонная, замешкалась, прикрывая дверь. А когда обернулась – увидела…
– Собаку я увидела, леди Гинни, – виновато перебила она Лайзо, опуская глаза. Присловье Лиама слетело с её губ так легко, что сразу стало ясно – общаются они куда больше, чем полагается простой горничной и юному баронету. – А у меня на собак всегда такой страх был… Братика задрала большая собака, ему два годика только было, а мне семь. А эта псина точь-в-точь оказалась, как та. Большая, серо-бурая, как волк, уши обрезанные, хвост метёлкой, а пасть во всю голову. Я закричала. Собака на меня прыгнула. А дальше не помню…
– Примерещилось, – качнул головой Лайзо. – Нет внизу собачьих следов.
Что случилось потом, я знала частично.
Мы вернулись после дуэли Клэра Черри и Фаулера и обнаружили Паолу и Лиама, запертых в детской. После этого сознание меня оставило. Лайзо привёл в чувство Юджинию, отправил спать гувернантку, которая всё никак не могла успокоиться, оставил меня на попечение Лиама и отправился на кухню – заваривать укрепляющие травы из тех, что продавала Зельда.
Затем я очнулась.
– И что же мы теперь будем делать, леди Гинни? – рассеянно спросил Лиам, глядя на меня исподлобья.
Я вспомнила усталое лицо Клэра, напряжённую линию плеч Эллиса…
И она мысль поразила меня, как молния: на второй вопрос никто так и не ответил.
– Так где же Мэдди? – произнесла я тихо.
Лайзо отвёл глаза.
– Убежала она. Не доглядел… Я верну её.
Горло мне сжало чувством вины. Если бы не мой обморок, Лайзо бы никогда не позволил Мадлен скрыться. Но, выбирая между мной и ею, он не мог поступить по-другому.
«Не всё потеряно», – повторила я про себя и, преодолевая дурноту, выпрямила спину:
– Мистер Маноле, приготовьте машину. Лиам, будь любезен, ступай вместе с Юджинией к миссис Мариани. Присмотрите за ней несколько часов, а мы пока возвратим Кеннета, Чарльза и Мадлен… – «до того, как вернётся Клэр» – это осталось недосказанным.
– Ну уж нет! – неожиданно вспылил Лиам. – Один раз я проворонил, когда малявок со двора увели, второй раз – когда Мадлен дёру дала… А теперь вас одну отпустить? Ещё чего!
– Мистера Маноле вполне хватит, чтобы меня защитить, – спокойно ответила я, что наверняка польстило самолюбию Лайзо. Он, впрочем, этого не показал – только забрал у меня пустую чашку и отнёс её на стол.
– Ну, да… – глаза у Лиама забегали. – А… это… оно самое… – мучительно выискивал он предлог, чтобы поехать с нами. Капризы и угрозы никогда не помогали убедить меня, лишь факты – это он усвоил накрепко. – В общем…
Юджиния отчаянно покраснела, стиснула юбку на коленях… и пискнула:
– А ваша репутация?
От неожиданности я даже не нашлась, что сказать. Уж от кого, а от детей подобное слышать было странно.
– Что, простите?
– Репутация и девичья честь, – произнесла Юджиния твёрдо. Щёки её в этот момент цветом напоминали вишню, а на висках выступила испарина. – Если вы с мистером Маноле только вдвоём поедете… ну, как же тогда ваша честь?
Очи у Лиама загорелись:
– А точно! Вот Эллис всегда рассказывал, что Лайзо девиц… Ай! А-а-а!
С невозмутимым лицом Лайзо выкрутил ухо Лиама, а потом заметил в сторону:
– Вот сплетничать мужчине не след.
– Но это же правда! – с искренней обидой возмутился Лиам, а я поняла вдруг, что сама не прочь если не вывернуть ему ухо, то хотя бы стукнуть веером по руке: слышать в одном предложении слова «Лайзо» и «девицы» мне отчего-то совсем не хотелось.
Впрочем, на споры и глупые перепалки времени уже не оставалось: если сон о театре Уиллоу был правдив, то ничего хорошего не ждало ни Мэдди, ни моих племянников. Поэтому я не стала тратить время на разубеждение Лиама и Юджинии, тем более что Паоле вряд ли что-то грозило в доме. Лайзо подогнал машину к воротам, мы втроём устроились на заднем сиденье и отправились в дорогу.
Лишь одно меня беспокоило: я нигде не смогла найти свой револьвер.
– Доехали почти, – негромко произнёс Лайзо, отвлекая меня от размышлений. – Лучше тут автомобиль оставить. Вроде и идти недалеко, и со стороны его не видать – вон, как ивовые ветви спускаются.
Улица в этом месте сильно сужалась. Когда-то она была весьма широкой, но теперь слева её теснили громоздкие постройки заброшенной швейной фабрики, а справа – разросшиеся за много лет деревья. Гибкие, длинные ивовые ветви свисали до земли и шатром укрывали часть обочины. Фонари не горели; зато ветер наконец развеял тучи, и луна, уже клонясь к горизонту, жадно вылизывала светом окрестности. После выматывающего дождя со снегом небо задышало морозом, и отсыревшие мостовые покрылись блестящей, точно лаковой корочкой.
Если бы мы поехали на автомобиле и дальше, то наверняка привлекли бы внимание рёвом двигателя и светом фар.
– Остановимся здесь, – приняла я решение.
До театра оставалось ещё около трёхсот шагов, но уже издали веяло бедой – и гарью. Дыма видно не было, как и языков пламени. Сам рассудок, кажется, противился мысли о том, что в такую сырую погоду могут гореть даже сухие поленья в камине, однако последний сон воскресал в памяти вновь и вновь.