Предчувствие? Или беспочвенные страхи?
Лиам, шедший последним, вдруг остановился и повёл носом, как дикий зверёк.
– Леди Гинни, там пожар, что ли?
Я обернулась к Лайзо. Он лишь плечами пожал:
– Пока не скажу. Может, нищие у костра греются, а может, от фабрики несёт…
«Святые небеса, неужели всё повторится? – пронеслось у меня в голове, и по спине пробежали мурашки. – Мадлен, театр, огонь… Только не это!»
– Вы же не пытаетесь меня успокоить? – спросила я – слишком резко, пожалуй.
Лайзо усмехнулся в сторону.
– Если уж вас самый крепкий отвар не успокоил, то куда мне…
Но когда мы обогнули последнее здание и подобрались к театру Уиллоу почти вплотную, сомнений уже не осталось: это был пожар. Из провалов в крыше вырывался дым, однако он не поднимался к небу, а словно бы льнул к земле. В глубине тёмного здания виднелись тревожные оранжевые отсветы.
Нервно стиснув кулаки, я до боли выпрямила спину и произнесла уверенно и спокойно, стараясь не выдавать ни страха, ни удушающего отчаяния:
– Лиам, Юджиния, вы дальше не идёте. Входить в театр я вам запрещаю. Вы – моя последняя надежда, если у нас ничего не выйдет… – я сделала многозначительную паузу и посмотрела Лиаму прямо в глаза. Он, вопреки ожиданиям, не стушевался, а наоборот вздёрнул подбородок. – Если что-то пойдёт не так, вы должны привести помощь. Вот здесь – шесть хайрейнов мелочью, – я наклонилась, вложила в его руку небольшой кошелёк «для милостыни», как называла такие изящные бесполезные вещицы Глэдис. – Найдёшь два кэба. На одном Юджиния поедет к маркизу Рокпорту, адрес она знает. На другом ты отправишься к отцу Александру, в кофейню. «Гусей» привлекать нельзя. Всё понятно?
Он молчал и смотрел куда угодно, только не на меня и не на дрожащую, безмолвную Юджинию. В блестящей мостовой отражалась ущербная луна, и такие же призрачные луны светились в его глазах.
У меня вырвался вздох. Я мельком посмотрела на Лайзо, помимо собственной воли ища одобрения и поддержки – и он улыбнулся, едва заметно, краешками губ, а затем качнул головой в сторону театра, одновременно выпрямляя на мгновение указательный и средний пальцы.
«Мы справимся и вдвоём. Обещаю».
Более не колеблясь, я обернулась к Лиаму – и взяла его за руку, заставляя посмотреть на меня.
– Лиам О'Тулл, баронет Сайер, – произнесла я негромко, но тем особенным тоном, который заставлял умолкнуть и прислушаться самого вздорного собеседника, самого эгоистичного хама, самую экзальтированную девицу. – Пообещайте мне, что в случае опасности вы исполните мою просьбу и поедете за помощью, а не броситесь к развалинам. Мне больше не на кого положиться. Пообещайте немедленно.
– Ну ладно, – ответил он неохотно и явно не от чистого сердца.
– Лиам…
– Да пусть перед святым Киром поклянётся, – посоветовал вскользь Лайзо. Лиам вспыхнул:
– Да что я вам, дитё, что ли? Ну, хорошо, святой Кир свидетель – клянусь! Побегу за помощью! Юджи в кэб посажу! – выдохнул он зло, и только сейчас я заметила, что глаза у него влажные. – Но вы… только попробуйте там… оплошать!
«Оплошать» вместо «сгореть», «искалечиться» или «задохнуться в дыму» – похоже, юный баронет постепенно учился светской деликатности.
– Вот и хорошо, – кивнула я и выпрямилась, отпуская его руку.
Уже когда мы пробирались по заваленному хламом участку перед самым входом в театр, я запнулась и едва не упала. Однако Лайзо успел подхватить меня и удержать.
– Вы правильно поступили, Виржиния, – негромко произнёс он и добавил лукаво: – Одну-то мне всяко легче оборонить, чем троих.
– Говорите так, словно бы я только обуза!
Он вдруг прикоснулся к моей щеке, на мгновение; взгляд его стал пугающим и тёмным.
– Нет. Нисколько.
Крыльцо с тех пор, как я побывала здесь, провалилось, кажется, ещё больше. Когда очередной клок юбки остался на остром сколе деревянной балки, торчащей прямо из дыры между разрушенными ступенями, меня охватило острое сожаление, что на сей раз не получилось надеть мужской костюм вроде того, что раздобыл Крысолов. Определённо, брюки – намного более удобная вещь, чем длинная юбка. Чтобы пробраться внутрь здания, Лайзо пришлось вытащить из мусорной кучи несколько не слишком крепких досок и бросить их поперёк самых широких и опасных провалов.
Внутри театра было куда больше дыма, чем снаружи – и света: похоже, горела сцена в зале, сразу за холлом.
Лайзо стянул с себя шейный платок и передал мне:
– Оберните вокруг носа и рта, а то ещё надышитесь. Я пойду вперёд и поищу – может, кто в этом дыму и схоронился… Виржиния, – позвал он вдруг с пугающей нежностью в голосе. – Вы ведь так и не сказали, кто, по-вашему, детишек увёл.
– Одна женщина. Чернокожая служанка. Она мне… – я запнулась, но всё же сумела выговорить – …снилась.
Платок Лайзо пах сухой травой и ещё чем-то, незнакомым и очень приятным. Ткань щекотала губы.
«А ведь минуту назад это было на него надето», – пронеслась в голове полуоформленная мысль, и меня обдало жаром.
Слишком похоже… на поцелуй.
– Снилась, значит, – эхом откликнулся Лайзо, не подозревая об охватившем меня смятении. Хотелось немедленно сдёрнуть платок, но я почему-то наоборот прихватила его губами – и тут же выпустила, испугавшись. – А куда Мадлен сбежала – вам тоже приснилось? Прямо сейчас, когда на ловце снов нити лопнули?
– Да.
– Не нравится мне это. – Лайзо отвернулся, глядя на проём двери, подсвеченный языками пламени. Где-то совсем близко дерево потрескивало в огне – как дрова в камине. Огромные сырые балки, гнилые доски, что вовсе не должны гореть. – Слишком всё выходит одно к одному. И детей сперва попугали, чтоб дядя ваш их сюда привёз, а потом и вовсе увели. И Мадлен сманили туда, куда она сама б ни за что не вернулась. Если бы вам сон вещий не приснился, как бы мы их искать стали?
– Не знаю, – ответила я. На мгновение меня охватил такой ужас, что все смущающие мысли исчезли. – Нет. Даже думать не хочу. Если с ними что-то случится… Я должна была что-то сделать!
– То-то и оно, – едва слышно произнёс Лайзо. – Кто-то хочет, чтоб вы не выжидали, а делали. Чтоб вы в этих снах были, что рыба в воде… Нет. Чтоб сны стали для вас тем же, что и железо в горне для кузнеца. И Фаулер опять же…
Договорить он не успел.
Все звуки – треск дерева, рёв пламени, шорохи, стуки и скрипы – вдруг перекрыл один пронзительный, нечеловеческий крик. Сиплый, болезненный – и страшный.
Кричали в зрительном зале.
– Стойте здесь, – приказал Лайзо и кинулся к дверному проёму, перескакивая через дыры в полу.
Естественно, я тут же рванулась следом, пусть и куда медленнее.
Зал был охвачен огнём – почти весь.
Тлели уцелевшие стулья; жутковато мерцали и, треща, выдыхали ворохи искр стены; горели потолочные балки; а на месте сцены пылал и чадил вонючим дымом огромный провал, словно кто-то сгрёб туда угли, а затем охапкой высыпал сверху весь мусор, какой нашёл.
Внезапно часть стены с грохотом обвалилась под собственной тяжестью, и огонь на мгновение притих, а затем вспыхнул ярче, с утробным урчанием набрасываясь на ворох подсохших обломков.
Лайзо стоял, запрокинув голову. Я проследила за его взглядом – и едва смогла удержаться на ногах. Дыхание перехватило.
На толстой потолочной балке под самой крышей двое сцепились в драке.
Мадлен… и ещё одна Мадлен, точь-в-точь похожая, только в жёлтом платье.
– Святая Роберта, – выдохнула я и закашлялась, наглотавшись дыма.
Это была самая нелепая – и самая жуткая схватка из тех, что мне приходилось видеть. Каждая из противниц пыталась скинуть другую вниз, в огненную бездну, при этом стараясь удержаться на балке. Моя Мадлен, вцепившись одной рукой в опору, пнула соперницу, метя в ноги – но промахнулась и сама едва не упала. Мадлен в жёлтом платье – о, святые Небеса, то же лицо, те же повадки, тот же ореол мелких кудряшек! – извернулась и ударила её пяткой по лицу…