Мне вспомнилась госпожа Марта - моя бабушка со стороны матери. Теперь хотя бы стало понятно, отчего эта старая женщина, опирающаяся при ходьбе на костыль, меня на дух не переносила, и за всю жизнь я не услышала от нее ни одного доброго слова. Более того: она все время зло и недовольно косилась на меня, а частенько я получала от нее палкой по спине. Хорошо, что бабуси уже лет пять нет на свете, а не то трудно сказать, как бы после услышанного я к ней стала относиться. Да и мать в своих откровениях открывалась для меня несколько с иной стороны...
- Раз я жива, то ваши намерения в какой-то момент изменились... - произнесла я, хотя мне хотелось сказать нечто иное.
- Верно... - согласилась мать. - Мой муж пожелал присутствовать при родах, и когда увидел тебя, то сразу все понял. Он имел полное право развестись со мной или отправить в монастырь, но решил по-иному: он признает тебя своей дочерью для того, чтоб ты постоянно находилась у меня перед глазами как вечное напоминание о грехопадении, которое я совершила. Конечно, возражений с моей стороны не последовало, но все одно постоянно видеть ребенка, отец которого так легко бросил меня, безумно любящую его женщину... Это тяжело. Я решила, что проще взять на свою душу еще один грех: не кормить ребенка, и тот сам умрет - а что такого, подобным образом крестьяне в деревнях иногда поступают с нежеланными детьми. В этом случае женщине всего-то надо собраться с силами и потерпеть крики ребенка несколько дней... Святые Небеса, как же я тогда вас всех ненавидела - и того человека, и тебя! Мне казалось, что если ребенка не будет, то все плохое в моей жизни будет похоронено вместе с ним... И тут тебе снова повезло: приехал мой брат Бертольд, и, глянув на тебя, отчего-то решил, что ты один в один напоминаешь его недавно умершую дочь. Он стал твоим крестным, а перед своим отъездом оставил нам довольно крупную сумму, и пообещал присылать деньги каждый год - мол, времена сейчас непростые, и детей надо поддерживать, особенно такую славную малышку, как ты. Альбу и Норму мой брат никогда не любил, зато для тебя готов был расстараться. Свое обещание он сдержал, на большие праздники присылал деньги, и все понимали, что если умрет его любимая племянница, то на помощь Бертольда более можно не рассчитывать. Неразумно убивать курицу, которая несет золотые яйца, тем более что мой брат был достаточно богат... Теперь ты знаешь все.
- Этот мужчина... Ты его позже видела?
- Никогда... - устало произнесла мать. - Если он еще жив, то его наверняка носит по каким-то городам и весям - это не тот человек, который долго будет сидеть на одном месте. Не удивлюсь, если окажется, что он забрался невесть куда, на край света, где живет привычной ему бродячей жизнью, и даже не вспоминает о тех, кто его когда-то любил, и кого он оставил без жалости. Впрочем, теперь я уже не хочу, чтоб он возвращался и видел меня постаревшей, больной и немощной.
- Вряд ли он жив... - подумав, произнесла я. - С момента моего рождения прошло уже девятнадцать лет, а для путешественника по необжитым местам это очень долгий срок.
- И что с того? Если правда то, что он когда-то говорил о себе, то у него есть невероятная способность выбираться из всех невзгод и неприятностей. Почти не сомневаюсь в том, что он еще жив, иначе я бы сердцем почувствовала, что его уже нет. Что, удивлена? Да, я его все еще люблю, и любое воспоминание о нем причиняет мне боль. А еще я его почти так же сильно ненавижу!..
- Он что, из простолюдинов?
- С чего ты взяла?.. - покосилась на меня мать.
- Ну, это они обычно бродят по свету...
- Нет, его отец принадлежит к дворянству, хотя особой знатностью и богатством их семья похвастаться не может. Он один из младших сыновей, коих у его отца то ли пятеро, то ли шестеро. Понятно, что титул и наследство достанется лишь старшему сыну, а остальные пробиваются в жизни сами, кто как умеет. Именно потому ... этот человек и ушел бродить по свету в поисках богатства и счастья.
- А как звали моего отца?
- Это не имеет значения... - мать закрыла глаза - похоже, наш разговор полностью ее вымотал. - У тебя есть только один отец - господин Даррис, которого ты должна почитать и уважать.
- И все же?
- Я и так рассказала тебе куда больше, чем дозволительно. В этом виновата проклятая Энжи, она вывела меня из себя, вот я и сорвалась. Что касается имени этого негодяя, то тебе его знать не стоит - считай, что оно вылетело у меня из памяти. Все, больше я тебе ничего не скажу.
Мать умолкла, и я поняла, что сегодня от нее более ничего не узнаю. Впрочем, я и так услышала предостаточно для того, чтоб голова пошла кругом. Хм, пожалуй, мне следует в каком-то смысле быть благодарной тете Энжи - если бы не ее разговор с матерью, то я бы так и оставалась в неведении об очень много. Хотя мне стоит помалкивать об услышанном разговоре - это семейная тайна, и о ней не стоит знать посторонним. А еще мне очень бы хотелось узнать имя своего настоящего отца - надеюсь, мама мне его все же скажет, во всяком случае, я попытаюсь уговорить ее это сделать. Зачем это мне? А разве не ясно? Каждому человеку хочется знать, кто его родители.
А еще мне стали понятны обидные слова Винса. Пожалуй, стоит признать: несмотря на то, что отец (то бишь господин Даррис) признал меня своим ребенком, некие неприятные разговоры все же пошли. Все верно - в таком маленьком городке, как наш, трудно что-то утаить, здесь все и все знают о своих соседях, хотя мать и находилась в полной уверенности, что ее тайный роман остался тайной для всех. Как видно, разговоры обо мне, моей матери и о том, насколько внешне я не похожа на своего отца - они идут давно, пусть и на уровне сплетен. Интересно, знает ли об этих слухах отец? Хотя ответ на этот вопрос понятен: знает, хотя по его поведению никто не скажет, будто в семье господина Дарриса что-то не так.
На следующий день была свадьба Нормы. С утра прошел небольшой дождь, после чего тучи разошлись, и на небе засияло солнце. Говорят, что подобное - к счастью.
Заранее было решено, что шумное веселье закатывать не стоит - все же у нас в семье еще не закончился траур по умершему дядюшке Бертольде, а традиции в нашем городке чтили. Конечно, следуя правилам, свадьбу следовало бы отложить до окончания траура, но всем дали понять, что мать невесты очень больна, и ей бы очень хотелось знать, что хоть одна из трех ее дочерей вышла замуж, причем за достойного человека. Понятно, что при таком положении вещей против нарушения правил немного поворчали лишь самые страстные ревнители традиций, то и то, скорее, лишь для порядка.