Кремень сглотнул. Ганза. Все думали, что на их пятерку неудачников взъелись просто так. Но на самом деле… Можно было бы предположить, что кто-нибудь.… Например Кремень… Вынесли с Площади Ильича ящик с динамитом и продали его на Курской под полой. А потом в одном из туннелей этот динамит был подорван каким-то психом. И явно это не помогло Ганзе.
-А они не говорили – почему вдруг… так вот… напали?
-А то! Говорили! – на лице Матроса появился злой прищур. – Что-то про динамит и про некоего Моталенко Николая Альбертовича. Не знаешь такого?
-Не-не-не, что ты, куда там?! А… где Арарат? – попытался перевести разговор в другое русло Кремень. Потому что он знал Моталенко Николая. Каждый день его видел. В зеркале.
-Арарат вон там валяется – прямо под блокпостом. – Матрос нахмурился еще больше. – Черепушка всмятку разворочена из дробовика. Но не отвлекаемся от темы. Ты говоришь, что не знаешь такого, да?
-Никак нет.
-Вообще, нам еще сказали, что прозвище у этого человека – Кремень. Такого ты тоже не знаешь? – К хищному прищуру добавилась скривленная в отвращении улыбка.
Кремень застыл как вкопанный. Глаза округлились. Вот тебе и Полис. Приехали.
Мощный удар правой опрокинул терминатора на землю, челюсть хрустнула. Матрос тоже был отнюдь не слабаком. Злым пинком Кремня перевернули обратно не спину. В лицо ему ткнулся белый шарф.
-Помнишь еще кто такие камикадзе? Так вот выбирай – либо мы тебя щас толкаем в туннели и тебя расстреливает Ганза, либо сажаем на последнюю дрезину со взрывчаткой и пускаем к Семеновской. От первого же попадания твой груз взорвется. Выбирай – сдохнуть в туннеле как подонок или хоть как-то помочь своей станции после такой *банной жизни как у тебя. Три секунды на размышление. – Шарф уткнулся Кремню в глаз.
Выбора не было. Выбери он первое – шансов вообще не останется. А так можно сбросить взрывчатку… жаль Кукуцапля с ним нет – старый хрыч тогда очень ловко подговорил его украсть со складов динамит.
-Давайте. Сажайте меня на дрезину.
Шарф упал на лицо. Кремень встал и обвязал его вокруг шеи. На платформе засуетились люди. Обвязанная динамитом и цистернами с чем-то легковоспламеняющимся, дрезина больше походила на какого-то мутанта. Дрожащие руки уперлись в рычаг. Усилие – и монстр сдвинулся с места. Люди на блокпосту расступились, камикадзе беспрепятственно проехал мимо.
«Что ж, давай, служи Отечеству». – Грустная шутка пронеслась в голове вместе с очередным участком туннеля. Впереди забрезжил свет.
Дрезина на скорости пронеслась мимо блокпоста. Что-то закричал дозорный. Пальцы Кремня впились в рычаг дрезины, глаза сами собой зажмурились, рот раскрылся в беззвучном крике.
Заревело эхо сразу нескольких десятков выстрелов, а затем все поглотил огонь. Тот самый огонь, который когда-то так пугал первобытных людей – безжалостный и сжигающий все на своем пути.
***
Учетная книга легла на стол в небольшой комнатушке. Нет, все-таки судьба, любовь, жизнь – такая тройка сволочей, что им позавидуют все мировые нехристи вместе взятые. Полянка-Тимирязевская. Восемь станций. Одна из них теперь Полис. Другая – прибежище фашистов. Третья – капиталистическая держава. И ни на одной из них нет Кати. Того человека, ради которого ты все это прошел.
После того, как Влас спустился в метро, он нашел себе убежище на несколько дней в маленьком техническом помещении между Полянкой и Библиотекой имени Ленина. Там он устроил себе ночлег и оставил учетную книгу из загса. А затем началось десятидневное путешествие по метро. Проблем с фашистами удалось избежать неожиданно легко – Власа сначала схватили, измерили у него какие-то параметры черепа, и внезапно выяснилось, что он как раз подходит по ним к тому самому образу, которым руководствовались рейховцы.
Но не это главное. Главное то, что его девушки не существует. Ее узнал лишь какой-то старик на Савеловской – и то выяснилось, что она просто очень похожа на девушку, которую сбил поезд во время Катастрофы на Тимирязевской.
Теперь наемник абсолютно не представлял, что делать. Уже несколько часов он боролся в себе сразу с несколькими желаниями – пойти в рейх и заделаться фашистом, повесится или подняться на поверхность и уйти обратно в Ногинск, что тоже было равносильно самоубийство.
Тут внезапно перед глазами как из могилы встал отряд. Тот, который ушел с Партизанской. Федор рассказывал о нем тогда, в бункере. И о первых смертях…
…Автобус рванул с места и случилась страшная глупость. Кремень успел спрятаться обратно, а вот Дмитрий с коротким вскриком выпал из окна и все. И все. Какая глупая смерть…
… Рядом с ним лежал мертвый человек. Федор присмотрелся к мертвецу и похолодел. Это был Костер…
… Москвич вывалил тело Кукуцапля из тачки и положил на бетонную плиту, которую указал Влас. Сердце у старика остановилось также неожиданно, как и начался новый день. Непонятно, отчего это случилось. То ли он не смог пережить уход из Раша-Вегаса, то ли его так напугал танкопес, то ли время пришло…
… Влас знал – хоть Москвичу и дали выбор, выбрал он отказ от всего. Это не просто глупый суицид. Он понял то, что не поняли другие. Пока не поняли…
…В бессильной ярости Кремень сполз по двери. Термиты уже были настолько близко, что можно было различить глазки-бусинки. Загудел двигатель и электромобиль рванул прочь. Влас не смотрел в зеркало заднего вида – уже второй человек погибает по его вине…
И тут решение пришло неожиданно. Пока Влас путешествовал по метро, он много слышал о Партизанской. Люди шушукались о ней на каждом углу. Видимо, станция в самом деле хороша. А даже если там что-то случилось из ряда вон выходящее… да какая разница?.. с этой станции ушел Федор. Стоп, а почему он ушел?.. ах, да… точно… Ганза просто так решила их угробить! Просто из тупой ненависти. Что ж, пора навестить того, кто стоит за всем Содружеством Станций Кольцевой Линии.
Влас поднялся со стула и расправил основательно порванный плащ. Химзащита давно гнила в углу. Что ж, в путь-дорогу.
***
Максиму доложили, что взорвался камикадзе. Остается надеяться, что таких у партизан не слишком много.
В таком состоянии политика людям доводилось видеть редко. Никогда. Верхняя пуговица рубашки расстегнута, пиджак висит на спинке стула рядом. В руке – бутылка конъяка.
Да, в это было трудно поверить, но президент самого успешного содружества метро был в беспросветном запое.
И причиной запоя являлось вовсе не плохое положение дел. Нет, наоборот, положение дел было отличное! Но впервые за много лет где-то в районе живота у политика ожило давно забытое чувство. В редкие минуты трезвости Макс только и мог думать о том, что что-то неправильно. Так не должно быть.
Не должно. А одна ошибка влечет за собой другие.
***
Фигура в плаще уверенно прошла мимо охраны. Представительность и подтянутость человека заставила встать по стойке смирно даже почти спящих охранников.
«И нахрена они нужны, раз меня пропустили?» - подумал Влас. Вспомнилась шутка Москвича про последний патрон для Стрельникова.
Вот и она. Дверь. Простая деревянная дверь. Наемник резко открыл ее рукой и вытащил пистолет.
В кресле сидел человек с сигарой в пальцах. Когда Влас вошел, он поднялся и открыл рот:
-Что за…
-Аста ла виста, бэйби. – Вот и последний патрон пригодился. Промеж глаз у Максима Логинова вздыбился красный фонтанчик. Не глядя, наемник закрыл дверь.
Труп упал на пол мимо кресла, сигара вывалилась из пальцев на стоящий рядом журнальный столик. Влас перешагнул через труп и сел в кресло. С наслаждением затянулся сигарой. Мать твою, она же кубинская!
В коридоре начал раздаваться топот. Люди услышали звук выстрела. А Влас тем временем думал. Да, фраза эпичная. Но ничем не подкрепленная. Он примерно догадывался, что скоро произойдет. Но очень хотелось что-нибудь сказать. Что-то такое, что сделало бы оправданным употребление «терминаторской фразы». Но Влас даже не знал – правильно ли он поступил. Но душа просила сказать последнее слово. Перед тем, как дверь распахнулась, наемник затушил сигару, запрокинул в кресле голову и медленно, как будто сомневаясь в правильности своих слов, протянул: