– …камзол, – я сунула сверток под нос Ленни, надеясь, что проверять он не станет. И правда, от столь прозаичных вещей он поморщился и отвернулся, – Я швея и вышивальщица. У меня мастерская и лавка. Занятная безделица.
– Какая безделица? – круто развернулся Ленни и из-под широких бровей настороженно осмотрел пространство вокруг меня.
– Занятная. Лавка так моя называется – «Занятная безделица».
Маг, похоже, тут же потерял ко мне интерес, и я решила, что пора сбегать. Мне было очень жаль старика, и я готова была помочь в его погребении, но это дело родственников, а сын Олеуса, судя по всему, в моей помощи не нуждался. И я осторожно, стараясь ступать беззвучно и не привлекать внимание Ленни, попятилась назад к входной двери, ломая голову над тем, что же мне делать с реликтами. Возможно, чуть позже, если я познакомлюсь с Ленни получше и решу, что он достоин доверия… Но пока я не желала новых знакомств. Боком я задела стопку книг, стоявшую с краю и, очевидно, слишком неустойчиво. Сверху мне на голову посыпался ворох старых пожелтевших листков и сухих скрученных в трубочку свитков. За шиворот проскользнуло что-то трепещущее… А может и нет. Но я дико заорала, отскочила, при этом отшвырнув сверток, и попыталась обеими руками достать то, что упало мне за воротник. Это был просто клочок сухой бумаги, но в два прыжка Ленни оказался рядом и схватил меня за плечи:
– Куда это ты собралась?
Ожог на моем плече все еще болел, я взвизгнула, выворачиваясь из чужой хватки и отталкивая мужчину… А затем взгляд мой упал на сверток, который от удара развернулся. На полу лежало несколько узелков – то были тщательно завернутые в белую тряпицу реликтами. Мужчина проследил за моим раздосадованным взглядом, отпустил меня и присел на корточки над свертком. Надо было, наверное, подскочить, хватить узелки, уболтать мужчину тем, что это пуговицы… Но ничего этого я не сделала.
Я стояла на месте и молча смотрела, как он развязывает узелки, раздвигает ткань и раскладывает на полу семь таких разных, но таких единых по своей сути предметов. Маг сразу понял, что это такое. Но взял в руки только жезл.
– Откуда это у тебя?
В его ровном голосе не было и следа эмоций. В конце концов, подумала я, он ведь сын Олеуса, а старик был моей последней надеждой. А еще Ленни – маг, и я бы с удовольствием расспросила его о том, о сем…
– Я нашла их среди вещей старого Коба, – со вздохом пояснила я, – Я купила лавку после его смерти и переделала в золотошвейную мастерскую. А вещи оставались у меня.
– Лавка Коба, – с удивленной улыбкой Ленни устроился на полу поудобнее и даже прислонился спиной к стопке книг, – Как я не догадался! Я искал лавку Коба. Но мне сказали, что такой нет. А надо было спросить, где она была раньше!
– Но зачем спрашивать? Олеус ведь знал об этом! Он приходил ко мне как раз накануне Йердаса…
И тут нехорошие подозрения разом всколыхнулись во мне. Я попятилась назад, раздумывая, какого дурака сваляла, доверившись этому мужчине, о родстве которого с Олеусом знала только с его слов.
Но Ленни, нимало не смутившись, охотно пояснил:
– В последнее время я не часто виделся с отцом. Меня здесь не было долгое время. Точнее, четыре месяца. Я приехал только вчера. Так ты принесла это моему отцу? Ты знаешь, что это такое?
Я медленно кивнула. Настал черед решить, сколько всего я могу ему рассказать. Ленни производил впечатление человека решительного и, несмотря на молодость (а на вид было ему лет двадцать пять, от силы тридцать), опытного, искушенного и крайне самоуверенного. А еще он был не прост, далеко не прост, и меня даже беспокоил этот его оценивающий и въедливый взгляд.
То, как он говорил, как ловко передвигался по тесной комнатушке, как привычно настораживался при каждом странном звуке извне, да и длинный кинжал, висевший у него на поясе, говорили о его богатом прошлом. Прошлом человека, ведшего отнюдь не спокойную жизнь землепашца или кузнеца. Лишь на первый взгляд Ленни мог показаться простоватым и стесненным в средствах. Его поношенный кожаный жилет был кое-где подлатан, ремешок на шнуровке пестрил узелками, а с длинного потертого плаща безуспешно пытались стереть следы множества дорожных пятен. Но за отворотом узорчатого бархатного пояса Ленни виднелись богато украшенные ножны, а на пальце загадочно мерцал темно-синий крупный квадратный камень, заключенный в оправу потемневшей от времени серебряной печатки – вещь, очевидно, совсем не из дешевых. Ноги мужчины были обуты в грязные, замызганные сапоги, в которых даже мой не слишком искушенный взгляд признал прекрасный крой и отличной выделки кожу.