Не знаю, почему меня в конце концов приняли. То ли благодаря искреннему заступничеству Дороты и ее мужа, умело содержавших небольшую чистенькую харчевню на стыке Песчаной и Клетушки, а то ли из-за необъяснимой благосклонности ко мне достопочтенного Габеаса Руппы, ушедшего на покой оружейника Императорской военной палаты и негласного головы Песчаной улицы и ее окрестностей. В один из первых же дней моего появления в Вельме Дорота представила меня достопочтенному Габеасу со словами, сказанными громким свистящим шепотом прямо ему на ухо так, что не услышать было невозможно:
– Попомни мое слово, Габеас, она не какая-нибудь финтифлюшка! Как пить дать дворянских корней! Ты слышал, как она говорит? Такому на Конюшенном Извозе, крутя кобылам хвосты, не научишься!
До сего момента я и не знала, как говорю, а потому была слегка озадачена. Разъяснения я получила позже: речь моя, как оказалось, была слишком правильной, грамотной и чистой для Воробьиного рынка, она была излишне книжной даже для Песчанки, но вот насчет Жемчужных холмов, тут достопочтенный Габеас засомневался. Что-то среднее, твердо сказал он. Потом свои соображения он подтвердил, когда изучал красивый, но явно не новый кошель, в котором я нашла дукаты. На чуть потертой бархатной поверхности кошеля был вышит некий заковыристый мудреный вензель, в котором особо дотошные разглядели буквы то ли «М» и «С», то ли «Д» и «А», а то ли «Н» и «В». Впрочем, никто понять так и не смог, как никем не был узнан и другой символ – силуэт крылатого человека – вышитый ниже. Даже достопочтенный Габеас, а ведь он слыл знатоком геральдики, ибо нельзя таковым не быть оружейнику Императорской военной палаты, не смог толком определить, к какому знатному Дому Дарвазеи относится вензель, однако в душе склонялся к кому, что сей знак вообще не из Внутренней Империи (Дарвазейская империя, как мне было снисходительно объяснено, бывает еще Верхней, предгорной, а еще имеет Внешние Колонии, расположенные на архипелаге Уденед и островах Своб – названия для меня ничуть не бывшие понятнее, чем обозначения звезд на небе), а кое-кого подальше, …и тут его фантазия давала сбой. Представить, что вне Внутренней Империи живут такие же люди с такими же проблемами и потребностями, желаниями и настроениями, он никак не мог, а потому был сильно за меня обеспокоен.
Ничего не дало изучение золотых монет – они были старыми, чеканка на них заметно стерлась, однако никто не смог признать в профиле носатого человека в короне не только нынешнего Императора Адрадора, а и его отца и даже деда. Монеты явно были чужими, но однако ж и не Фотейскими, и не Усафскими, и вообще никто ничего подобного не видал… Или рубинов: клейма ювелира на них так и не нашли. Или единственного украшения, бывшего у меня – неброского золотого колечка в виде цветка с зеленым камушком в сердцевинке. Колечко так и льнуло к моим пальцам, я любила его ласкать и им любоваться, и оно было единственной вещью, соприкосновение к которой будило хоть какой-либо отклик в моей потерявшейся душе: смутное ощущение того, что для меня это не просто украшение, но бесценный подарок дорогого мне человека. Увы, в моем нынешнем положении – неизвестного мне человека.
Да уж, мое появление на Песчанке произвело немало волнения, что, в свою очередь, дало волю буйной народной фантазии. В версиях людей постарше обычно я слыла незаконнорожденной дочерью какого-то лорда, давшего мне неплохое образование и до недавнего времени без усилий содержавшего меня вдали от собственного Дома. Предполагалось, что однажды меня решили отправить в другое место, по дороге я заболела и потеряла память. А потом потерялась и сама. Или что-то в этом роде.
В версиях куда более склонной к авантюризму молодежи чаще всего я была наследницей некоего отдаленного, но весьма богатого Дома, которую собирались насильно выдать замуж и которая удачно (сравнительно) сбежала… но потеряла память и со своим возлюбленным, готовившим побег, так и не встретилась. Или которая подпала под чары алчных и завистливых родственников, например, мачехи… Или просто поехала покататься, была похищена (при этом явно сильно ударившись головой), но потом освобождена доблестным рыцарем (почему рыцарь бросил ее на Воробьином рынке, об этом, конечно же, додумывать не успевали)…