Внутри было так тепло, так спокойно, вселенная перестала существовать, оставались только бессловесность дождя да еще лесная полутьма этого дня.
— Виния, — прошептал, немного повременив, Джим. — Теперь-то можно?
Его лицо сделалось очень большим, оно оказалось так близко, что заслонило все лица, которые встречались ей прежде.
— Теперь можно, — ответила она.
Он поцеловал ее.
Дождь буйствовал целую минуту, снаружи холодало, а внутри ютилось укромное древесное тепло.
Поцелуй оказался очень нежным. Он был добрым, приятно теплым, а на вкус — как абрикос и свежее яблоко, как вода, которую, проснувшись от жажды, глотаешь среди ночи, только для этого нужно пробраться в темную летнюю кухню, чтобы там, в тепле, напиться прямо из прохладного жестяного ковшика. Прежде она и вообразить не могла, что поцелуй бывает таким приятным, и безгранично ласковым, и бережным. Теперь Джим обнимал ее совсем не так, как минуту назад, когда защищал от зеленого лесного ненастья; теперь он прижимал ее к груди, как фарфоровые часы, с осторожностью и заботой. Его глаза были закрыты, а ресницы блестели темной влагой; она успела это заметить, когда сама на мгновение открыла глаза, чтобы тут же смежить веки.
Дождь присмирел.
В этот миг на них обрушилась новая тишина, подтолкнувшая к осознанию перемен за пределами их мира. Теперь там не было ничего, кроме присмиревших струй, запутавшихся в неводе лесных ветвей. Туча двинулась прочь, оставляя на синем небосклоне большие рваные заплаты.
Эти перемены повергли Винию с Джимом в некоторое смятение. Они ждали, что дождь вот-вот польет с новой силой, и тогда им поневоле придется застрять в этом дупле еще на минуту, еще на час. Но тут выглянуло солнце, осветило все вокруг ярким светом и вернуло к обыденности.
Медленно выбравшись из дупла, они постояли, раскинув руки, будто старались сохранить равновесие, а потом стали искать дорогу из этого леса, где вода на глазах испарялась с каждой ветки, с каждого листа.
— Ладно, пора двигаться, — сказала Виния. — Нам туда.
Дорога вела в сторону послеполуденного лета.
В городок они вернулись уже на закате и, взявшись за руки, прошли сквозь последний свет теплого дня. На обратном пути они почти не разговаривали и теперь, раз за разом сворачивая с одной улицы на другую, разглядывали тротуар, тянувшийся под ногами.
— Виния, — проговорил он наконец, — тебе не кажется, что это начало?
— Скажешь тоже, Джим!
— А может, у нас любовь?
— Откуда я знаю?
Они спустились в овраг, перешли через мостки, поднялись на другой берег и оказались на ее улице.
— Как по-твоему, мы с тобой поженимся?
— Рано загадывать, — отозвалась она.
— Да, верно. — Он прикусил губу. — А гулять еще пойдем?
— Не знаю. Посмотрим. Там видно будет, Джим.
Судя по неосвещенным окнам, дома по-прежнему никого не было. Постояв на крыльце, они с серьезным видом пожали друг другу руки.
— Спасибо тебе, Джим, денек был чудный, — сказала она.
— Не за что, — ответил он.
Они постояли еще немного.
Потом он повернулся, сошел по ступенькам и пересек темную лужайку. На дальней кромке остановился и сказал из темноты:
— Спокойной ночи.
Он побежал и уже почти скрылся из виду, когда она в ответ тоже сказала: «Спокойной ночи».
В ночной час ее разбудил какой-то шелест.
Она приподнялась на локте, прислушиваясь. Родители уже вернулись, заперли окна-двери, но что-то здесь было не так. Нет, ей слышались ни на что не похожие звуки. Лежа у себя в спальне, вглядываясь в летнюю ночь, которая совсем недавно была летним днем, она вновь услышала все тот же шорох, и оказалось, это зов гулкого тепла, и мокрой коры, и старого дуплистого дерева, вокруг которого дождь, а внутри — уют и тайна, и вдобавок это жужжание пчел, которые, возвращаясь с далеких лугов, взмывают под своды лета, в неведомую тьму.
И этот шелест — до нее дошло, когда она подняла руку, чтобы найти его на ощупь в летней ночи — слетал с ее сонных, полураскрытых в улыбке губ.
Ее словно подбросило и тихо-тихо поманило вниз по лестнице, за дверь, на крыльцо и через лужайку — на тротуар, где неровные «классы» меловой дорожкой уходили в будущее.
Босые ноги запрыгали по первым цифрам, оставляя влажные следы на каждой клетке, вплоть до 10 и 12, зашлепали дальше, остановились на 16, помедлили у 17, оступились и в нерешительности замерли. Потом она стиснула зубы, сжала кулаки, попятилась и…