Охранник закусил губу и достал телефон.
— Пускай катится к черту! — ответил Мишаня.
Бэтти села в "вольвочку", положила на заднее сиденье ноут, посадила туда же Фильку и вдарила по газам.
Филька всю дорогу до города дрожала и не смела пикнуть. Бэтти же материлась, кричала и распевала песни. К счастью, милиция их не остановила. Ice White вызывал у ментов уважение и нежелание связываться с его пассажирами.
Въехав в Москву Бэтти умолкла и призадумалась. Потом оглянулась на кошку и пьяно хихикнула. По ночному городу ехали долго, страшно долго. Свернувшаяся в клубочек кошка не смела поднять голову от страха.
Наконец машина остановилась на красный свет на перекрестке кругового движения. Слева, окруженный со всех сторон дорогами, жался маленький скверик-пятачок. Фонарь, три лавочки и мусорная урна.
Вдруг Бэтти схватила Фильку за шкирку и поднесла к лицу. На парализованную ужасом кошку уставились выпученные безумные глаза обозревательницы.
— А ведь это ты во всем виновата, Сулька! Сулька-разлучница! Если бы я тебя тогда не встретила, не было бы никакого ресторана "Глэм"! И Мишаня остался бы моим, поняла, сучка? Сейчас я тебя отвезла примерно туда, откуда забрала. И придется нам расстаться! — зашипела Бэтти.
— Ми…миа…, - пыталась сказать что либо кошка в свое оправдание, но звуки отказывались вылетать из ее горла.
— Вот тебе и "миа"! — передразнила кошку Бэтти и… швырнула ее в скверик! — Иди нахуй, Сулька!
Тут загорелся зеленый свет и "Вольво" унеслось во мрак. Филька, стеная, заползла на реденькую, пропахшую выхлопными газами травку пятачка-скверика и накрыла голову лапками. Захотелось умереть…
Часть третья
117-й элемент
Глава пятнадцатая
Вверх по Дмитровскому
…Уже много дней, он и не помнил сколько, Кузя двигался вверх по Дмитровскому шоссе в сторону станции "Тимирязевская", методично осматривая дворы — а вдруг Филька тоже догадалась расспросить дорогу и теперь бредет ему навстречу — к Савеловскому вокзалу?
При зрелом размышлении еще в первую ночь кот сумел пересечь Бутырскую улицу и пошел по левой ее стороне, вспомнив из рассказа Альберта, что парк Дубки находится слева. Так вероятность не разминуться с Филькой увеличивалась многократно.
Питаться приходилось скудно и через раз — добывая еду в основном из мусорных баков. Правда, почти всюду вокруг них крутились бродячие собаки, поэтому Кузя берегся и действовал исключительно осторожно. С водой было гораздо труднее, погода стояла солнечная и лужи быстро высыхали.
Приходилось и попрошайничать, но ларьки с пирожками, шаурмой и сосисками встречались все реже и реже, а москвичи, известные в былые времена своей любовью и уважением к котам, видимо напрочь теперь об этом позабыли — мало кто из жующих бутерброд или пирожок на улице соглашался поделиться с голодным Кузей.
От ежедневного многочасового бега трусцой постоянно болела хромая лапа. Боль донимала даже ночью, во время сна. Кузе хотелось плакать, но он крепился и продолжал идти вперед, понимая, что только он может помочь глупой и неопытной Фильке, и вывести ее из Москвы.
Пересечь 1-ю Хуторскую удалось без труда, глубокой ночью. Добрался Кузя и до метро "Дмитровская", а затем начался ад — мост над железной дорогой, развязки Дмитровского проспекта и Бутырского путепровода. День и две ночи перебирался голодный, измученный жаждой, задыхающийся в выхлопных газах Кузя на ту сторону. Четыре раза бедного кота чуть не сбили машины, он метался, прижимался к бровке, возвращался назад и вновь ковылял вперед под гневный или удивленный свист и ругань в свой адрес, доносившиеся до него из проезжавших мимо автомобилей.
Выбравшись наконец за Дмитровский проспект Кузя упал на траву и моментально уснул. С перерывами кот проспал до вечера, но когда попылася подняться, ничего не вышло. Сил идти больше не было. И воды вокруг не было. Некогда пушистый и длинношерстый Кузя теперь походил на древний, грязный половик. Шерсть на коте свалялась и висела колтухами, забитая до отказа вездесущей и неумолимой московской пылью. Натертые почти до крови подушечки лап раздулись и саднили. "Нет, любой ценой надо встать, — подумал Кузя. — Любой ценой. Иначе я прямо здесь и умру. Помоги мне, не оставь меня, Кошачий Бог!".
И опять, в который раз Всевидящий и Милосердный Кошачий Бог смиловался над отважным котом Кузей!
Вдруг неподалеку от места, где лежал Кузя, послышались чьи-то шаги. Кузя поднял голову и похолодел — метрах в тридцати от него стояла и удивленно смотрела на него собака! Убедившись, что перед ней все-таки кот, а не пыльная тряпка, собака медленно двинулась к нему.
Ужас охватил Кузю и он, забыв о боли, подскочил и рванул в сторону первого попавшегося на глаза дома, что виднелся неподалеку. Собака с лаем кинулась за ним.
Еще издали кот увидел (о чудо!) открытую и подпертую щепкой дверь подъезда. Из последних сил он добежал до двери, ударился об нее, щепка выскочила и дверь начала закрываться. Собака уже подлетала к подъезду. Кузя бросился вниз — к подвалам. Неужели собака успеет заскочить внутрь? Но тут за спиной беглеца раздалось громкое "Хлоп!", а вслед за тем обиженный вой извечного четвероногого врага. Собака осталась снаружи!
Кузя свалился в изнеможденьи на ступеньки подвала и заплакал от радости. Нет, поживем еще, рано пока умирать!
Отдышавшись и наплакавшись, кот встрепенулся и принялся водить носом из стороны в сторону. Определенно откуда-то снизу пахло пищей! Кузя поднялся и пошатываясь принялся спускаться по стертым ступенькам. Дверь в подвал оказалась открытой. Кузя осторожно двинулся вперед по коридору. Свернул, потом еще раз. "Какие глубокие и обширные подземелья! — удивился кот. — Скорее всего, дом строили в сталинские времена, не удивлюсь, если где-то поблизости имеется и вход в бомбоубежище!"
Запах пищи усиливался и наконец Кузя увидел его источник — в конце коридора одна из дверей в подвалы была приоткрыта и из нее выбивались наружу тусклый свет и пар! Кто-то варил суп!
Подобравшись к двери, Кузя осторожно заглянул внутрь и увидел небольшую, метра полтора на два с половиной комнатку. У стены стояла лежанка с наброшенными на нее грязными одеялами, а на лежанке сидел бородатый старик, несмотря на июльскую жару почему-то обутый в обрезанные валенки. Рядом с лежанкой примостился стол. На нем стояла электрическая плитка, на которой весело попыхивала паром кастрюля. Комнатку освещала неяркая электрическая лампочка, в свете которой Кузя заметил и трубу парового отопления, проходящую у внешней стены подвала, и верстачок, и еще один маленький столик с разными приборчиками и инструментами, а также маленький чернобелый телевизор — удивительно, но работающий!
Собравшись духом, Кузя толкнул дверь и вошел.
— Мяу! — обратился он к старику…
*********
…В 1970 году, отслужив два года во Внутренних войсках, вернулся в родную деревеньку под городом Клин Федор Андреевич Вдовин, двадцати лет отроду, беспартийный, несудимый и неженатый.
Погуляв с неделю и присмотревшись к позабытой деревенской жизни, Федька, а по-иному в деревне его никто и не кликал, сделал однозначно правильный вывод — пора подаваться в столицу.
Москва в те времена росла и ширилась как на дрожжах, жадно всасывая в себя работный люд из окрестных городов и сел. Тогда еще не знали жуткого и ненавистного слова "гастабрайтер". Лимитчики — вот как называли прибывших в столицу по т. н. "лимиту прописки" строителей, слесарей, водителей автобусов и трамваев, мойщиков транспорта и ментов.
Работу юный дембель нашел сразу же — именно ту, что искал. Беспартийный, несудимый и неженатый, уроженец деревни Клюково Федор Иванович Вдовин стал охранником на Московском электроламповом заводе, благо представленные им документы и многочисленные грамоты с места службы свидетельствовали о том, что последний год Вдовин плотно работал по специальности, участвуя в охране одной из многочисленных мордовских "зон". Лучшей рекомендации для поступления на "Электролампу" было не найти.