Маме и отцу Марко она с первых дней принялась внушать:
— Марусенька, Гоша! Я понимаю, вы вросли в эти места всеми корнями. Но зачем обрекать детей на провинциальное прозябание? Женечка красавица! Её милые веснушки — золотая россыпь для создания современного имиджа! У неё все данные, чтобы в столице стать звездой сцены или бизнеса!.. А Марик! С его задатками философа, с его способностью смотреть в глубину явлений!.. А что его ждёт в Фонарях? Судьба приморского Гавроша, а потом должность бригадира рыбачьей артели?.. Неужели он этого хочет от жизни?
Женя морщила конопатую переносицу и деликатно уходила на веранду. Она не хотела быть звездой, а хотела стать научным сотрудником в Институте южных морей. Но он не в столице. И Женя изо всех сил готовилась поступать на биофак в Ново-Византийском Филиале. А Марко делал вид, что разговор не про него. Чего он хочет от жизни. Марко никому не говорил, отвечал, что пока не знает. А внутри себя знал, но ни с кем не делился, потому что сочли бы параноиком…
Он был не такой решительный, как сестрица. Тётушке удалось уломать его «пожить хотя бы годик в главном городе Новых Штатов».
— Ты убедишься, сколько возможностей в столице! Ты ведь нигде не бывал дальше Сканевска! А у нас ты увидишь столько всего! И поймёшь, как отличается Лицей от школы в Фонарях! У нас есть возможности устроить в него племянника! Тем более, у тебя почти сплошь отличные оценки…
Неизвестное всегда заманчиво. А Дарья Григорьевна была настойчива (и муж кивал в такт её словам). Потом уже Марко понял (или почуял), что пожилой, но ещё энергичной супружеской паре, чьи дети выросли и разъехались, очень хотелось иметь кого-нибудь, о ком надо заботиться и тревожиться. Чтобы в жизни виделось побольше смысла!..
Столичный Лицей и правда был не похож на поселковую школу — трёхэтажку из белых известняковых блоков, где в сентябре всегда пахнет побелкой и масляной краской. В гранитном корпусе с полукруглыми окнами и колоннами пахло стариной и науками. Портреты в золочёных рамах украшали стены сводчатых коридоров (какие-то генералы, писатели и прежние директора Лицея). Здесь невозможно было представить игру в конный бой или догонялки-прыгалки — это понимали даже малыши. Впрочем, они, малыши, отличались от старших лицеистов лишь размерами. Лицейская форма с длинными сюртуками и отутюженными брюками делала их уменьшенными копиями выпускников. В самом деле — поскачи-ка в таких костюмах.
Эту форму — кусачую и тяжёлую, как доспехи, — Марко возненавидел с первого дня. Было непонятно, почему при жаре чуть не в тридцать градусов, надо приходить на занятия в суконном мундире и галстуке. Появись в таком виде в поселковой школе, весь народ полёг бы от хохота…
Ну ладно, Марко притерпелся. Потому что было в лицее и много интересного (тётушка не зря обещала). Полукруглые классы (аудитории!) с амфитеатрами скамеек и столов, с экранами и электронными досками. Компьютерные комнаты, где никаких очередей и графиков — садись и занимайся. Библиотека в двухэтажном зале, где всякого, даже первоклассника, встречали, как долгожданного гостя (может, потому, что «гостей» было немного, лицеисты больше «клеились» к мониторам)…
И учиться оказалось не труднее, чем дома. Ну, подумаешь, элементы высшей математики! В Фонарях директор Юрий Юрьевич тоже преподавал эти элементы (правда, не в обязательном порядке, а всем желающим). И желающих было немало. А семиклассник Гаврик Вахта настолько преуспел в этой науке, что занял первое место на олимпиаде в Ново-Византийске (даже в газете писали). Марко никаких побед не одерживал, но тоже кое-что соображал в таких вопросах, Юрий Юрьевич его похваливал…
А вот с одноклассниками в столице он сходился туго. Вернее, никак не сходился. Нет, никто не отпихивал его откровенно, вражды не показывал — культурные люди всё-таки, лицеисты, — но…
В прежней школе всё было просто. Без хитростей и долгих обид. Могли ссориться, могли подраться (если один на один и силы примерно одинаковые), могли даже допекать дразнилками. Но если видели, что довели человека до слез, тут же отступали: «Ну, чего ты. мы же не по правде… Ладно, хлопцы, отдать якоря.
И на ладонь того, кто обижен, хлоп-хлоп свои ладони!
В Лицее никто никому не чинил явных обид. Но были усмешки. Это Марко ощутил в первые же дни.
Оказалось, что здесь шестиклассники не носят книги и тетрадки в ранцах. В посёлке Фонари их носили в чем угодно: в торбах, в портфелях, в сумках, в магазинных пакетах. Миколка Яшин таскал свою школьную ношу в чемоданчике из ивовых прутьев, который сам сплёл на хуторе у деда. Ходили и с рюкзаками, и с разрисованными ранцами, которые у многих сохранились чуть ли не с первого класса. Никто не обращал на это внимания. А в Лицее полагалось иметь модные, «с наворотами», сумки, которые в столичных магазинах стоили не дешевле мобильников последнего образца.
В шестом классе «Г» («гуманитарный») все, кроме Марко, были «свои», знали друг дружку с давних пор.
С новичком познакомились без лишней приветливости, но и без подначек. Лишь когда услышали, что он из посёлка на Побережье, кое у кого мелькнули ухмылки. Краем уха Марко услыхал: «Туземный представитель… морской Маугли из края, где лиманы и туманы…». Ну и ладно, это девчонки чесали языки. Марко решил, что безобидно. А потом подошёл один из главных людей в классе, Фарик Сагайдак, — красивый такой, улыбчивый, всеми любимый, — похлопал по ранцу, который висел на крючке у нарты. Снисходительно спросил:
— А ты чего это, юноша, ходишь с малышовым атрибутом?
Стоявшие рядом хихикнули. Почти дружелюбно. Марко знал по прежнему опыту, что лучшая защита от насмешек — весёлая откровенность, и признался:
— Ностальгия по раннему детству. А ещё — «ортопедическое средство». С детсадовских времён отучают от сутулости: держись, мол, хлопец, прямо, а то как неандерталец…
Хихикнули опять, вроде бы не обидно, понимающе. Но Фарик посоветовал:
— Всё же обзаведись чем-нибудь посовременнее, надо блюсти имидж. Здесь свои обычаи…
— Я обдумаю, ваш совет, милорд, — пообещал Марко самым шутливым тоном.
Зося Карневская — изящная, как девочка из рекламы тайваньских солнечных очков, — протяжно произнесла:
— Знаешь, «хлопец», ты не так уж похож на первобытного человека. Скорее на морского конька. Особенно, если смотреть в профиль… Особенно, когда губы дудочкой…
Марко втянул губы и посоветовал:
— А ты смотри не в профиль, а спереди. Вдруг я покажусь привлекательней?
— Нет, сбоку ты смотришься гармоничнее. Морские коньки, это ведь из твоей стихии, да?
— Из моей, — согласился Марко. — А ещё в этой стихии водятся медузы «абажурки». С виду красавицы, но ядовитые, как кобры…
Мальчишки ухмыльнулись, а девчонки этих слов новичку, разумеется, не простили…
Марко понимал, что со своими обычаями соваться в «чужие лицеи» себе дороже. Можно было, конечно, пойти на принцип, но… может, и правда, ранец — это для малолеток? Он поделился сомнениями с тётушкой Дарьей Григорьевной. Та без лишних слов повлекла его в ближний супермаркет и велела выбирать «то, что нравится больше всего». Марко выбрал сумку из коричневой искусственной кожи — простенькую, но современной формы (в общем-то, ему было всё равно). И думал, что вопрос решён.
И правда, никто в классе о ранце не вспоминал, а на сумку будто и не обратили внимания. Зато стали клеить к Марко Солончуку то самое прозвище. Несколько раз на дню он слышал: «Эй, Морской конёк, тебя записывать на экскурсию?» или «Морской конёк, запали огонёк…» — это когда трое шестиклассников задумали «посмолить» в туалете, а зажигалки не оказалось. Марко, не помышлявший о куреве никогда в жизни, так и сказал. И от того его «имидж» съехал ещё на ступеньку… Наплевать.