Георгий Иннокентьевич опять подмигивает Вариду и соглашается с Петей:
— В книжках все правильно, а я оговорился. Не домоправительница, а помощница, "подруга дней моих суровых". Вот и чай нам организовала. С вареньем или с конфетами? — спрашивает он у Варида и кивает Пете: — А ты накладывай себе варенье и заедай его конфетами, так будет слаще.
— Я не буду пить чай, — говорит Варид, отодвигая чашку.
— Почему?
— Видите ли, я не человек и не нуждаюсь в пище.
Георгий Иннокентьевич округляет глаза и хлопает себя ладонью по лбу:
— Робот? Вот оно что! Но ведь тебя не отличишь от человека. Впрочем, читал и о таких роботах.
— Нет, не робот. Кибернетический двойник. А если точнее, то кибернетический двойник в период превращения в сигома.
— Ради бога, извините меня за техническую безграмотность. Я что-то слышал о таких… — Он не знает, как сказать: "существах" или "машинах"?..
— …системах, — подсказывает Варид.
— Совершенно верно, системах. Но на что они способны, представлял нечетко. Пока не увидел, как вы расправляетесь с ворьем.
— Ворье… Вы сказали — ворье, — размышляет вслух Варид. — Зачем они нужны?
Георгий Иннокентьевич смеется, его продолговатое лицо округляется, брови подпрыгивают, рот растягивается до ушей, и в нем поблескивают крепкие, острые зубы:
— Да они вроде бы и не нужны никому, кроме самих себя, — захлебывается он смехом. — А между тем, если в корень зрить, нужны и милиции, чтобы было за кем следить, и ротозеям, чтобы поменьше дремали, да еще вам — приемы отрабатывать. А государственная машина — как она без них? В нашем обществе, как и в природе, вынь один кирпичик — и все здание зашатается.
— Значит, и ворье необходимо? — глубокомысленно вопрошает Варид. — Это вам кажется забавным?
— Верно! — радуется подсказке Георгий Иннокентьевич. — И забавным, и печальным одновременно. Как вся наша жизнь-житуха… Разве она не является соединением противоречий? Поэтому, когда один говорит "белое", а второй — о том же — "черное", правы оказываются оба. А вот и еще пример: ты, робот, или, извини, кибер-двойник, с одной стороны, и этот юный молодец, отзывающийся на имя Петр, — с другой, одинаково пока чисты и наивны…
Петя отставляет чашку с чаем и — с конфетой во рту, она ему сейчас мешает, — делает протестующее движение, и оно не укрылось от цепкого взгляда Георгия Иннокентьевича.
— Не сердитесь, юный мой друг, поверьте, совсем не плохо побыть чистым. Все мы прошли через это. Еще успеете, как говорят, набраться опыта, а как умалчивают — извозиться… Но вернемся к твоим возможностям, рукотворный сын человеческий.
Варид удивляется: откуда этот человек знает, как называл его Арсений Семенович? С этой минуты хозяин дачи становится ему симпатичен, будто и вправду он связан невидимой нитью с далеким двойником Варида.
— Слышал, слышал и о других ваших способностях, — продолжает Георгий Иннокентьевич. — Говорят, вы считаете с невероятными скоростями. Правда ли это?
— Не знаю, что вы называете невероятными…
— А мы проверим, ладно? У меня случайно скопились нерешенные задачки типа "из одной трубы вытекает столько-то, а в другую втекает…". Я, знаете ли, работаю в строительной фирме. Заказы, подряды и такое прочее. Сейчас кое-что принесу…
Он убегает и через несколько минут появляется с пухлой кожаной папкой в руке. Щелкает застежкой и вынимает торжественным жестом, будто фокусник, несколько сколотых бумаг.
— Вот, например, счета. Они должны сойтись с цифрами, обозначенными вот на этой бумаженции…
Едва он успел произнести последнее слово, как Варид уже начал писать ответ. Георгий Иннокентьевич только руками изумленно разводит и достает новые счета. Ответ он получает так же быстро.
— А как у вас с восприятием пространственных образов, с геометрией, тригонометрией и прочими "метриями"? Вот задачка с расширением дачки. — Он засмеялся над собственным каламбуром.
Вообще, как отметил Петя, Георгий Иннокентьевич смеялся часто и охотно. Пете приятно на него смотреть. Кажется, и Варид разделяет его чувства.
— Есть и чертежик, но неудачный. На той же площади нужно разместить и гараж и сауну. Беретесь?
Он подвигает чертеж поближе к Вариду. Тот чертит карандашом несколько безукоризненных линий, кругов, будто пользуется линейкой и циркулем…
— А ведь верно! Поистине, сын наш, у тебя золотые и голова и руки! Еще несколько пустяков — и все! — Он вынимает из той же папки толстую тетрадь в коленкоровом переплете, листает страницы. — Вот здесь. И здесь. Уж так меня обяжешь.
Только над одним местом Варид задумывается на минуту…
— Если бы ты знал, как помог мне, как выручил!
В улыбке Георгия Иннокентьевича участвует все лицо: глаза, брови, нос, уши. Оно становится похожим на сжимающуюся резиновую маску. Глядя на него, Петя перестает поглощать конфеты и заливисто хохочет.
— А теперь, когда ты так ловко рассчитал возможности этого проекта, не поможешь ли его осуществить? Фундамент дачки уже заложен. Там сейчас работают строители. Но у них не клеится, а хозяева хотели бы поскорее въехать в нее. Детишки малые, положение тяжелое. Помоги хорошим людям. Для тебя — несколько часов, а для них — месяцы тягомотины. Ну что тебе стоит, рукотворный сын человеческий?
Варид переглядывается с Петей. Мальчик понимает значение его взгляда.
— Если можешь, останься, Варид. Я бы на твоем месте остался. Почему не помочь, тем более, если дети. Арсению Семеновичу я скажу, что ты задержишься на денек…
Варид молчит, поглядывая на Георгия Иннокентьевича, и тот удаляется, оставив неожиданного помощника наедине с мальчиком.
— Помочь одному… — медленно произносит Варид, как бы обращаясь к самому себе. — Можно ли таким образом искупить вред, нанесенный другому?..
В его голосе звучат необычные нотки, и Петя приглядывается к нему:
— Тебе плохо? Что-то случилось с тобой? Не думай, что я маленький, только скажи, чем я могу тебе помочь?..
Рука Варида снова ласково опускается на Петину голову, даря тепло и силу:
— Спасибо, мальчик, вот ты и помог мне, хотя я не знаю, как называется такой вид помощи и не могу однозначно определить, в чем он заключается. Но я точно знаю, что ты мне помог. — И высказывает заветное, решаясь доверить его этому мальчику: — Я уже знаю, что есть сугубо человеческие взаимоотношения, но мне трудно их понять, проникнуть в их суть. Всякий раз, пытаясь это сделать, я совершаю множество ошибок, возможно неисправимых… Ты маленький, но в этом понимаешь больше меня. А мне никак не удается учесть чего-то главного, просчитать это главное, составить уравнения. Они рассыпаются, в них слишком много неизвестных… Я уже отчаялся, но отступить невозможно. Мне во что бы то ни стало надо понять эти взаимоотношения, иначе так трудно жить среди вас и быть полезным. Я должен решить эту задачу, чего бы это мне ни стоило…
18
В яблоневом саду слышится перекличка голосов, урчит лебедка, дробно стучат молотки. Ароматы сада, сырой земли смешиваются с запахом свежей стружки и опилок.
Георгий Иннокентьевич подзывает к себе приземистого крепыша, жмурящегося от солнца. Сейчас все черты его скуластого безбрового лица неразличимы в отдельности и будто собраны в единый пучок, к вогнутому лбу прилипла белесая куделька.
— День добрый, шеф! — приветствует он Георгия Иннокентьевича, с любопытством зыркая на Варида. — Начинаем с веранды, как вы пожелали.
— Цемент подвезли?
— Ага. Материалы подают первый сорт, грех жаловаться. И то сказать, не РСУ же…
Оба засмеялись. Георгий Иннокентьевич, будто только и ждал повода, залился своим захлебывающимся смехом, смачно приговаривая:
— Не РСУ, не РСУ… Сказал — как завязал!
Глядя на них, и Варид улыбается. Ему приятно наблюдать, как люди так заразительно смеются, хотя он и не понимает причины веселья.
Выбрав момент между приступами смеха, Георгий Иннокентьевич спрашивает: